— Мам, — позвал сын.

— Что? — Ее голос поплыл к нему с такого огромного расстояния, какого не могло быть в этом помещении.

— Ты сейчас ничего не слышала?

— Только твой голос.

Холлам постоял еще минут пять, а потом отпросился на улицу, чтобы ждать там. Было адски холодно, особенно после душного тепла церкви, но он предпочел померзнуть. Через полчаса, когда онемевшие пальцы начали оттаивать, а в желудке уже покоился изрядный кусок шоколадного кекса со сливочной помадкой, мать заставила его объяснить, почему в церкви ему стало не по себе.

Но и спустя двадцать лет Холлам время от времени испытывал то самое ощущение — обычно только на работе или же случайно оказываясь в каких-нибудь культовых сооружениях. Он придумал для себя объяснение, предпочитая верить, что это просто нечто, остающееся в здании, где люди подолгу сидят тихо: остаточное молчание молитвы, оболочка созерцания, — и еще испытывают сильные эмоции, которые постепенно затихают, утихомириваются, отступают в сторону: это отзвук всех голосов, какие бьются в сознании людей. Горестные переживания, вырывающиеся подобно облаку жара из голов, благоговейно склоненных перед неким жалостливым богом.

Разумеется, он никогда не высказывал эту теорию вслух. Но только что испытал знакомое чувство, и звук показался ему гораздо громче обычного, и он вовсе не походил на отголосок спокойствия.

Помощник шерифа вышел в центр комнаты, посмотрел по сторонам и прикинул, какими фактами он располагает. Насколько он мог судить, эта комната была такой же ширины, как и весь дом. Земельные участки вдоль этого берега были относительно узкими, поэтому дома строили вытянутыми. Пока что боковые стены можно сбросить со счетов. Он вернулся к дальней стене и направился в левый угол. Эксперт наблюдал за ним с недоумением.

— Иди к противоположной стене, — велел ему Холлам. — Встань в самый угол. Отойди на ярд от стены.

— И что дальше?

— Медленно иди ко мне, шагая на ширину плитки. И внимательно смотри на стену.

Они двинулись одновременно. Через пару шагов их движения сделались синхронными, а звук получился такой, словно они исполняют медленный танец в пустом зале, приближаясь друг к другу в па-де-де. Холлам старался не обращать на это внимания, но потом услышал, как хмыкнул эксперт.

— Тсс, — прошипел Холлам, хотя и сам едва не засмеялся. — Дело серьезное.

От его слов эксперт захохотал вслух, но тут же затих.

— Смотрите-ка, — сказал он. — Кажется, я что-то нашел.

Холлам подошел.

— Где?

Эксперт указал на вертикальный, залитый цементом шов между двумя рядами плиток.

— Видите?

— Ничего не вижу.

— Все остальные швы, которые я прошел, одинаковые. Примерно в одну восьмую дюйма. А этот гораздо уже.

Холлам увидел, что парень прав, хотя сам бы он никогда этого не заметил. Наверное, поэтому хорошие эксперты получаются далеко не из всех. Помощник шерифа ощупал стену с обеих сторон от шва. Через минуту нажал посильнее. Секунда, а затем послышался щелчок. Часть выложенной плиткой стены медленно сдвинулась внутрь на полдюйма.

Холлам услышал выдох — он не понял, вздохнул ли это эксперт или кто еще, — затем взялся за край двери и надавил.

За дверью оказался коридор примерно в тридцать футов длиной. По левой стороне — две двери и еще одна в конце. Они вошли в коридор вместе. На них тут же навалилась тишина, такая плотная, что люди услышали дыхание друг друга. Они начали открывать двери, одну за другой.

За первой оказалось что-то вроде кладовки со спортивными снарядами, только почему-то подвешенными на ремнях.