На волнах уже подпрыгивала шлюпка, и Саким стоял на шканцах со шторм-трапом наготове. Казалось, прошло всего мгновение — и вот на борту у нас оказался эмиссар. Никем иным он и не мог быть, это я понимал.

— Я имею приказ обыскать ваше судно, — сказал он. Это был приятной наружности молодой человек, и Абигейл явно произвела на него впечатление. — Надеюсь, я не причиню больших неудобств, но я должен схватить человека по имени Барнабас Сэкетт, если он на борту.

— Я на борту, лейтенант, — спокойно проговорил я, — так что в обыске нет нужды.

— Я должен произвести обыск, — сказал он. — Сообщено, что на борту находится сокровище.

Он оказался добросовестным, надо отдать ему должное, и устроил нам такой обыск, какому подвергались немногие корабли, но королевского сокровища не нашел.

В конце концов я оказался у трапа.

— Эбби, — сказал я, — Эбби, я…

— Иди, — отвечала она, — но приезжай в Америку, когда сможешь. Я буду ждать.

Они стояли вокруг — Брайан Темпани, Джереми, Том Уоткинс, Пим, Джублейн, Саким и остальные.

Я обвел глазами их лица, поблагодарил всех, а потом перелез через фальшборт и спустился в шлюпку.

С палубы королевского корабля я смотрел, как они уплывают; паруса на моем судне забирали ветер хорошо.

— Славное суденышко, — сказал лейтенант, стоявший рядом.

— Самое лучшее, — отозвался я; печаль сжимала мне горло. — И народ отличный, верные люди и сильные.

— Пошли! — он взял меня за руку. — Вы должны спуститься вниз. Я сожалею об этой необходимости, но вас приказано держать в кандалах и так передать чиновникам королевы.

— Подождите, — взмолился я, — дайте хоть посмотреть, пока они не скроются из виду!

Он отпустил мою руку и отошел. И я стоял там один, на палубе корабля, увозящего меня в тюрьму, и смотрел, как все, что мне дорого, уплывает в туманную даль продутого ветром моря.

Вскоре нельзя было разглядеть даже топа мачты, только серая линия лежала там, где встречались море и небо, и сердце мое заполнила великая пустота.

Тогда меня отвели вниз и заклепали кандалы у меня на запястьях и лодыжках. Цепь прикрепили к шпангоуту — и оставили меня там.

Меня кормили понемногу. Давали воды. И никто ко мне не приходил.

Но в камеру я попал лишь после того, как меня вновь заковали в железо, с толчками, пинками и руганью. Потом меня окружили заключенные, требуя угощения, и я им что-то дал из денег, которые у меня были припрятаны.

Один задержался дольше других. Это был мерзавец с наглой рожей, вор, как он сам объявил, и временами — разбойник с большой дороги.

— Ты можешь избавиться от кандалов, — сказал он, — если подкинешь что-нибудь тюремщику, а если еще подкинешь, сможешь жить неплохо, только не дай им подумать, что у тебя кончаются денежки, потому что тогда тебя закинут в самую поганую дыру, какая тут есть, и оставят там гнить заживо. В этих тварях нет ни капли человеческих чувств. Много людей тут умерло.

Его звали Хайатт. Я обнаружил, что он мне нравится. Мне страшно нужен был человек, знающий, что к чему в Ньюгейте.

— Кроппи — вот кого тебе надо повидать, — посоветовал он и подмигнул многозначительно. — Генри Кроппи — вот кто тебе нужен, приятель: кровавая скотина, зверюга, готовый тебя убить голыми руками.

— У меня тоже есть пара рук, — заметил я.

— Ну да, только в его лапах есть какая-то дьявольская сила, и он наслаждается, когда может наложить их на какого-нибудь бедолагу.