— Твой мундштук я не брала.

Наступила тишина. Вульф-Бер сидел не шевелясь, с каменным лицом. Даже не злость, а глубокая печаль охватила его. Словно он с опозданием узнал о кончине близкого родственника. Все эти годы он считал Цилю честной женщиной и постоянно корил себя за то, что опозорил барышню из хорошего дома. Она жаловалась, что из-за его ремесла ее сторонятся соседки, и без конца напоминала ему, как важно, чтобы их дети получили хорошее образование и выросли приличными людьми. А когда несколько лет назад его арестовали и чуть не посадили в тюрьму, именно Циля примчалась в Янов и добилась его освобождения. Потом она рассказывала, как, рыдая, бросилась в ноги прокурору, умоляя его до тех пор, пока он не сказал: «Встань, моя красавица, не могу больше видеть твои слезы». Вульфу-Беру никогда прежде не приходило в голову, что у этой истории, возможно, имеется неизвестное ему продолжение. Сколько раз городские женщины пытались завлечь его в свои сети, но он всегда говорил им, что в Козлове его ждет верная жена, чудесная женщина, преданная мать их детей. Он рисковал свободой, чтобы она ни в чем не нуждалась. Даже отказывал себе в дорогих ресторанах и театрах. И вот теперь выяснилось, что все это зря. Что-то внутри него хохотало: ну и дурак же ты, Вульф-Бер, ну и дурак! Он почувствовал дурноту; ему показалось, что в эту минуту его настигла старость.

— Потушить свет? — спросила Циля.

— Как хочешь.

Циля задула ночник и ушла на свою кровать. Какое-то время никто из них не произносил ни слова. Вульф-Бер прислушивался к тому, что творится у него внутри. Он чувствовал холод, как будто ему на грудь положили ледяной компресс.

— Ты спала с прокурором?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Прекрасно понимаешь.

— Ты с ума сошел.

Вульф-Бер закрыл глаза и вытянулся на холодной простыне. Из-за стены доносились шепот и хихиканье — девочки еще не спали. От порывов весеннего ветра дрожали ставни. Лунный свет проникал сквозь щели. Время от времени кровать Цили начинала скрипеть. Возвращаясь домой, Вульф-Бер мечтал о Циле, но теперь желание ушло. Все кончено, сказал он себе. Семь добрых лет позади. Он чувствовал, что в нем что-то умерло. Кто знает, может быть, и дети не от него? Не было больше смысла трястись в поездах, ночевать на постоялых дворах, испытывать судьбу на ярмарках.

— Если она воровка, я должен стать честным человеком, — пробормотал он. — Двух воров в одной семье быть не может.

Вульф-Бер сам поразился своей мысли. Но он чувствовал, что другого выхода у него нет. Он еще полежал немного, прислушиваясь к темноте. Потом спустил ноги на пол.

— Ты куда?

— В Люблин.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Что ты будешь там делать?

Вульф-Бер повернулся к Циле:

— Устроюсь дубильщиком.

Из сборника «СМЕРТЬ МАФУСАИЛА»

ЛОВУШКА

— Я сама пробовала писать, — призналась моя гостья, — но, во-первых, я не писательница, а во-вторых, даже если бы я была писательницей, у меня все равно бы ничего не вышло просто потому, что я все время ставлю кляксы. Печатать я так и не научилась. С техникой у меня вообще отношения не сложились: я не умею водить машину; не могу поменять пробки; даже найти нужный канал в телевизоре для меня проблема.

У моей собеседницы были седые волосы и молодое лицо без единой морщины. Ее костыли я поставил в угол, а ее саму усадил в кресло, недавно приобретенное мной в антикварном магазине.

— И отец, и мать у меня из обеспеченных семей, — продолжила женщина. — А дед по материнской линии вообще был миллионером в Германии.