Послушать его, я была если не божеством, то уж ангелом точно, и якобы он сразу это понял. Он и вправду заговорил о браке чуть ли не в первый день нашего знакомства. В общем, еще вчера я была горничной, а через несколько дней превратилась в госпожу Козлову. В гостинице было полным-полно немецких евреев. Известие о помолвке произвело настоящую сенсацию. Люди не привыкли к таким быстрым решениям. Матери с дочерьми на выданье лопались от зависти. Расскажу вам один смешной эпизод: в первый же день Борис спросил, девушка ли я, и я сказала «да», что было чистой правдой, и в шутку добавила: «Я девственница с гарантией». Борис мгновенно помрачнел. «С гарантией? — переспросил он испуганно. — А кто ее дал? Врач? Какой врач? Американский?» Я и так и сяк пыталась объяснить ему, что пошутила, что «с гарантией» — это просто такое идишское выражение, означающее «сто процентов». Чувство юмора у Бориса отсутствовало напрочь. Мне с трудом удалось его успокоить. Если бы невосприимчивость к юмору оценивали в баллах, он бы набрал максимальное количество. Мы поженились прямо там, в Лейк-Плесиде. Кроме нас и мирового судьи в церемонии бракосочетания участвовали два помощника шерифа, выступившие в роли свидетелей. Свою сестру, жившую в Лондоне, он, насколько я знаю, вообще не поставил в известность. Спустя какое-то время мы перебрались в Нью-Йорк. Все мои вещи уместились в одном чемодане. Борис жил в доме без лифта. Его квартира состояла из двух больших полупустых комнат, кухни и маленькой каморки, которую он называл своим кабинетом. Вам это может показаться смешным, но у него была одна узкая кровать, одна тарелка, одна ложка, один нож и один стакан. Я спросила, как он выкручивается, когда приходят гости. «Ко мне никто никогда не приходит», — отрезал он. «Неужели у тебя совсем нет друзей?» — спросила я и услышала в ответ: «У меня есть один друг: мой брокер». Я довольно скоро убедилась, что слова Бориса следует понимать буквально. Он был феноменальным педантом и занудой. Он вел тетрадь, в которую записывал все свои доходы и расходы. Однажды мы шли по улице, и я нашла на тротуаре один цент. И дала ему его «на счастье». Вы не поверите, но он записал этот цент в статью «доходы». При этом даже нельзя сказать, что он был скрягой. Позже он покупал мне и одежду, и украшения. Собирался приобрести дом. Но не раньше, чем я забеременею. Он был патологически серьезен, и даже малейший намек на шутку ставил его в тупик. Я где-то читала, что ученые пытаются сконструировать роботов с искусственным интеллектом. Если это получится, они будут копиями Бориса: четкими, аккуратными, практичными и прагматичными. Уже за то время, что мы провели вместе в Лейк-Плесиде, стало ясно, что Борис не из разговорчивых. Он открывал рот только в случае крайней необходимости. Для меня до сих пор остается загадкой, чем его так восхитили «Будденброки» — ведь в этой книге столько юмора! Может быть, потому, что противоположности притягиваются? Мне кажется, Борис мог бы запросто обойтись двумя словами: «да» и «нет».