– Боюсь, ваша светлость, что у меня еще остались важные дела, – сказал он. – Но я надеюсь, что наше знакомство только начинается. Что, если я приглашу ваш на ланч, когда вам будет удобно?

Герцогиня посмотрела на него пурпурными глазами, потом вытащила из складок платья визитную карточку льняного цвета и протянула ему на ладони в тонкой перчатке.

– Как Белинда, я привыкла проводить утро в объятиях Морфея.

– Уверен, Поуп одобрил бы это. Тогда, может быть, чай? – сказал он, с поклоном принимая визитку. – Обычно в праздники расписание разлетается на все четыре ветра. Не соблаговолите ли вы назначить дату?

– Может быть, на следующей неделе?

Ленг задумался. Мимо него прошел еще один гость в костюме арлекина, тоже покидавший бал раньше времени.

– Может быть, завтра?

– А вы на редкость настойчивы.

– Это ведь только чай, и, клянусь, я не стану отрезать ни одного локона ваших волос. К тому же мне кажется, что нам есть о чем поговорить.

– В таком случае я принимаю приглашение и постараюсь не обращать внимания на неподобающую поспешность.

– Великолепно. Предположим, в «Дельмонико»? В половине второго?

– Предположим.

Она протянула ему перчатку, и Ленг почувствовал, как по телу пробежала дрожь, то ли от предвкушения, то ли от чего-то еще.

48

Доктор Ленг торопливо спустился по ковру, устилавшему лестницу, и вышел из особняка. За его спиной медленно утихала изысканная музыка и шум разговоров. Экипажи гостей по большей части стояли на конном дворе или в других местах неподалеку от дома, но некоторые ждали прямо на Пятой авеню. Лошади фыркали, выдыхая пар в морозный воздух. Ленг знал, что его экипаж тоже где-то здесь: Манк обожал глазеть на людей разинув рот почти так же, как любил вскрывать их.

Ленг терпеть не мог терапевтического нигилизма, с которым сталкивался в медицинских школах Гейдельберга, Сальпетриер и многих других. Он исповедовал более агрессивный подход к лечению расстройств сознания и применял хирургические методы при любой возможности, считая ятрогенные осложнения неизбежным риском, сопутствующим лечебному процессу. Множество душевнобольных, маньяков и жертв так называемой меланхолии прошло через его руки… и его скальпель. Но однажды он встретил в турецкой тюрьме Манка и понял, что нашел себе идеального chargé d’affaires. Как и многие другие черкесы, Манк был вынужден бежать с родины в 1864 году, во времена русского геноцида, но по иной причине: власти преследовали его за зверские убийства собак, котов и других домашних животных. Он был не патологическим убийцей или сексуальным маньяком, а скорее hämophile в первоначальном смысле этого слова – испытывал непреодолимую тягу к пролитию крови и любованию ею. Ленг спас его, обучил и нашел ему место в жизни. А взамен получил собачью преданность, поразительную для человека, не знающего сочувствия, угрызений совести и тому подобного. В довершение всего, хотя Манка содержали в тюрьме для слабоумных, он оказался довольно сообразительным. Когда его устремления были направлены в нужную сторону, черкес проявил ум и хитрость высшего хищника. И так же как хищник, был безразличен к страданиям жертвы.

Натянув перчатки, Ленг направился к авеню. Тем временем от тротуара отъехал сверкающий черный экипаж, чтобы забрать его перед особняком. Один из многочисленных слуг бросился к Ленгу, чтобы помочь подняться по ступенькам, а Манк открыл дверцу, поблескивая в темноте маленькими глазками. Вероятно, он притушил фонарь в салоне, чтобы было лучше видно.

– Итак, Манк, – спросил Ленг, устраиваясь на сиденье, – ты получил такое же удовольствие, как и я?

– Много людей, – ответил Манк, утирая губы тыльной стороной ладони.