Пройдя по ковру, профессор Ленг направился прямо к лишенным туловища каменным ногам, подметая пол длинными полами маскарадной монашеской рясы. Умело сделанная из папье-маше скульптура превосходно имитировала гранит.

Он прочитал подпись на постаменте:

Так уж вышло, что это было любимое стихотворение Ленга. Очевидно, кто-то другой, а не Кэбот-Флинты, придумал столь фантастическую декорацию, и Ленгу хотелось знать, кто же это сделал.

Он обошел каменные ноги. Справа виднелась большая арка, которая вела в бальный зал. Он остановился, глядя на проплывавшую мимо полуобнаженную танцовщицу – из труппы Ла Скала, как уверяло приглашение. Истинный образец красоты. На короткий миг он мысленно представил сладостную картину: тело плясуньи, распростертое на его операционном столе. Но нет, этого не будет. Он вынужден довольствоваться менее совершенными образцами, хотя в последних экспериментах пробовал «заклать тучного тельца», надеясь улучшить результаты.

Ленг как раз заканчивал медленный обход холла, когда почувствовал чье-то присутствие. Рядом стояла эффектная молодая женщина и тоже любовалась главным украшением вечера. Она была в экзотическом белом тюрбане и таком же белом платье, украшенном лавровыми листьями и приколотыми к груди цветами.

Женщина продекламировала низким контральто:

Ленг мягко прервал ее и продолжил:

Он поклонился и взял ее за руку.

– Профессор Енох Ленг.

Он поднес ее руку к губам, и женщина сказала:

– Будьте осторожней с кольцом.

Ленг замер.

– Ах да, конечно. Вы ведь носите печально известное полое кольцо Лукреции Борджиа, в котором она прятала яд.

– Именно так.

Он задержал на мгновение ее руку, разглядывая кольцо на указательном пальце: толстое, золотое, с мелкими бриллиантами и рубинами. Чуть повернув ладонь женщины, Ленг увидел на внутренней стороне ободка крошечное отверстие с крышкой на пружинке, а рядом – бриллиантовую кнопку, очевидно служившую для того, чтобы выпускать ядовитый порошок.

– Хитроумно, – сказал он. – Откуда оно у вас?

– От моего отца.

– А ваш отец?..

Женщина мягко отняла руку.

– Я – герцогиня Иглабронз. Моего отца, упокой, Господи, его душу, звали герцог Казимир Восьмой. Он был не только герцогом, но также заядлым химиком и страстным коллекционером. У него был самый замечательный кабинет диковин во всей Трансильвании, где мы жили в изгнании.

Ленг поднял голову. Глаза женщины были необыкновенного фиалкового цвета.

– Счастлив познакомиться с вами, ваша светлость.

– Я тоже, доктор Ленг. Или лучше называть вас Савонаролой?

– Ах да, мой костюм безумного монаха из Сан-Марко…

– Забавно, – сказала герцогиня. – Наши судьбы связаны. Мой «отец», папа Александр Шестой, приказал сжечь вас на костре.

– Какое очаровательное совпадение, Лукреция. – Ленг помедлил и чуть склонил голову. – Могу я просить о чести пригласить вас на следующий танец?

Она присела в реверансе:

– Можете.

Ленг протянул руку, и герцогиня приняла ее. Он чувствовал, как женщина слегка касается его, пока вел ее в сверкавший огнями бальный зал, где маленький оркестр играл «Вальс-каприз» Габриэля Форе, молодого французского композитора, особенно нравившийся Ленгу. Он снова поразился тому, с какой оригинальностью и блеском обставлен бал. Тут начался второй «Вальс-каприз», и Ленг обнял юную герцогиню за талию.

– Герцогиня, я теряюсь в догадках относительно того, кто задумал этот бал, – сказал он, кружа с ней по залу.