Он быстро обдумал условия.

– Вы ставите меня в неловкое положение. А что, если я не соглашусь уплатить вашу… э-э… цену?

– Вы сочтете ее вполне посильной для вас и даже умеренной в таких обстоятельствах. А если откажетесь, то никогда больше не увидите ни меня, ни арканум. Разумеется, никакого продолжения переговоров не последует.

– Но почему бы не назвать цену прямо сейчас? Я убедился бы, что она приемлема для меня.

– Это не обсуждается. У вас есть мои условия, а теперь скажите, согласны вы на них или нет?

– Сегодня воскресенье, – проговорил он. – Затем следуют сочельник, Рождество и День подарков. Мой… э-э… банк не будет работать до двадцать седьмого декабря. Полагаю, вы хотите денег?

– Не испытывайте мое терпение новыми вопросами. Мне нужен ваш ответ.

Ленг опять замолчал. Констанс была совершенно уверена, что знает, о чем он думает. Общественный сквер, где она предложила встретиться, располагался всего в одном квартале от частного банка, через который Ленг проводил все свои финансовые операции. По сути, это сыграло решающую роль при выборе отвлекающей даты – двадцать седьмого декабря. Из осторожности Констанс не сказала ни слова о лаборатории Ленга или каком-нибудь другом месте, где он занимался своими исследованиями. Кабинет Шоттама и тоннели под ним, в одном из которых спрятали Мэри, находились почти на таком же расстоянии от сквера, но с другой стороны. Ленг решит, что ей нужны деньги, поэтому она и повторяла так часто слово «цена». Или, возможно, он предположит, что она потребует другую ценность, которую он хранит в банковском сейфе. Это его естественное состояние – предполагать. Но о том, что ей нужна одна из его жертв, он подумает в последнюю очередь. Констанс не сомневалась, что так оно и есть. И она хотела сыграть на этом, чтобы ускорить обмен.

Констанс старалась запутать Ленга, вывести его из равновесия, насколько ей хватало смелости. Отдавать ему настоящий арканум она не собиралась, ни в коем случае не желая содействовать выполнению смертоносного плана. Незначительные изменения сделали бы этот план неосуществимым, притом что Ленг продолжал бы верить в подлинность полученных сведений. Впрочем, это было чистой формальностью: через несколько дней, недель или месяцев ему все равно предстояло погибнуть от руки Констанс.

– Я согласен на ваше предложение, – сказал Ленг.

Она протянула руку за блокнотом. Ленг с надменным видом придержал его, но все-таки вернул. Констанс положила блокнот в ридикюль, подцепила щипчиками птифур, элегантно откусила от него и стала смаковать.

– Превосходно, как вы и обещали, доктор Ленг. А теперь я должна покинуть вас. Большое спасибо за чай.

Хлопотливый официант в непременном черном фраке с белым галстуком закончил приводить в порядок цветочную композицию и, держа в руках корзину с увядшими цветами, повернулся к служебному выходу из роскошного обеденного зала «Дельмонико». У самых дверей он обернулся. Его серебристые глаза остановились на мужчине и женщине, допивавших чай. Затем он повернулся, с кошачьей ловкостью юркнул за дверь и направился в сторону площади Лонгакр.

53

9 июня, пятница

Винсент д’Агоста, обрадованный возможностью выбраться из окружного отдела по расследованию убийств, взял такси и отправился на Риверсайд-драйв. Появление агента Колдмуна стало глотком свежего воздуха, и д’Агоста не мог отрицать, что достигнут определенный прогресс, но при этом следствие пошло совсем в другом направлении, и ему было почти нечего делать – разве что заниматься бумажной работой и создавать видимость туго продвигающегося следствия.

Такси свернуло с Вест-Сайд-хайвей и влилось в движение по Риверсайд-драйв.