– А этот хозяин – кто он?

Колдмун улыбнулся в ответ:

– Бешеный Конь.

– Бешеный Конь? Ух ты! Не сказал бы, что много знаю о нем.

– В отличие от большинства лакота, он никогда не прикасался к вещам белых людей. Даже перед смертью Бешеный Конь отказался лечь на кровать и умер на полу. Его никто не побеждал в битве и не брал в плен. Он сдался добровольно. Бешеный Конь не позволял себя фотографировать, поэтому мы даже не знаем, как он выглядел.

– Как бы он ни выглядел, похоже, чувак был крутой.

– О да, – улыбнулся Колдмун и постучал по фотографии. – Он унаследовал «счет зим» от своего отца, которого тоже звали Бешеным Конем. Но этот счет начал вести его прадед. Клерк из агентства Красного Облака в Небраске, подружившийся с ним, видел и описал эту шкуру, отметив, что она принадлежала крупному бизону. Он также видел многие картинки. Бешеный Конь держал шкуру скатанной в углу своего типи, но часто разворачивал ее по чьей-нибудь просьбе и рассказывал об истории племени. После того как его убили, «счет зим» пропал, – вероятно, шкуру забрал тот приятель-клерк. Приятеля так и не нашли. В наше время эта шкура стала чем-то вроде Святого Грааля: потерянная для истории, так и не обнаруженная. Но многие убеждены, что она все-таки существует.

– И ты ее нашел?

– Waslolyesni! Никто ее не находил. Ее изготовил по описанию художник из лаборатории в Куантико. Очень искусная подделка. – Колдмун положил фотографию в карман и похлопал по нему.

– Довольно лакомый кусок, сказал бы я.

– Это и в самом деле rara avis среди артефактов коренных американцев. Я вылетаю обратно сегодня ночью.

– Что?

– Ага. Похоже, у Армендариса и впрямь зачесалось, так что я прилечу под утро с красными глазами.

– Господи.

– Я работаю под прикрытием, выдаю себя за потомка Бешеного Коня. Этот «счет зим» тайно переходил от отца к сыну, из поколения в поколение, пока не достался мне, а я решил продать его… И стал предателем своего народа. У меня с собой много фотографий, чтобы показать ему. Проблема в том, скажу я, что оригинал весит двести фунтов, а длина его в свернутом виде – восемь футов. Если Армендарис хочет заполучить эту шкуру – а он таки хочет, – то должен сам вернуться в Штаты. С чертовой тучей денег.

Д’Агоста покачал головой:

– И когда ты собирался мне все это рассказать?

– Эй, я два дня места себе не находил. Не хотел ничего говорить, пока операцию не утвердили. Вообще-то, я не сделал ничего особенного, только придумал приманку, чтобы выманить его в Штаты. Об остальном позаботился наш отдел международных операций – изготовили поддельные фото, потом осторожно вышли на контакт с Армендарисом, так чтобы не вспугнуть его. А я получил зеленый свет всего два часа назад, и теперь все внезапно перешло из режима ожидания в режим боевой тревоги. – Он замолчал и глотнул пива. – Я рад, что мы смогли переговорить с глазу на глаз. Прости, что оставляю тебя здесь, а сам буду оттягиваться в Южной Америке.

– Не надо извиняться. Произошло кое-что непредвиденное. Я передал дело капитан-лейтенанту Вейбранду из убойного отдела в центре города. Он настоящий профи в такой ерунде.

Колдмун нахмурился:

– И когда ты собирался мне все это рассказать?

– Прямо сейчас. Для этого я тебя и позвал.

Колдмун следил за тем, как д’Агоста вертит в руках недопитый стакан.