– У меня тоже. Американский агент ни о чем не догадывается. Теперь нужно подбросить ему наживку. Сделай вид, что принимаешь предложение, и назначь ему встречу в удобный тебе день. Ну что, а как он?

– Эта свинья что-то подозревает, – проворчал Селим Хан. – Я уже не раз говорил ему, что мировая печать непременно хочет получить фотографию нас двоих, желательно снятую у меня. Он все отговаривается недостатком времени.

– Ну, и как же? – с беспокойством спросил грек.

– Согласится, никуда не денется! Ведь журналисты скоро уезжают. Но день я буду знать только в последнюю минуту. А ты уверен, что московские товарищи поддержат меня?

– Убежден! – успокоил его Элиас Маврос – Я нарочно ездил в Москву по этому делу. Все надеются на тебя, но действовать нужно очень быстро. Я составлю для тебя перечень пунктов, подлежащих немедленному уничтожению. Сколько у тебя людей?

– Сейчас около сотни. Но каждый день прибывают все новые. Через неделю будет четыреста.

– Превосходно, – одобрительно заметил грек. – Когда настанет время, тебя поддержат изнутри: в армии, в Хальке. Мы успеем все тщательно приготовить. Но самая важная роль отводится посольству: оно сразу же признает происшедшие изменения, а это охладит пыл тех, кто хотел бы ставить тебе палки в колеса. Мы будем рядом и, естественно, позаботимся о том, чтобы воинские части оставались в черте города. Мы печемся не о моджахедах.

Селим Хан посмотрел на него налитыми кровью глазами.

– Я иду на собачьи бои. Ты придешь?

– Ты же прекрасно знаешь, что я этого зрелища не выношу! – отвечал Маврос.

Тотчас, подозрительно присматриваясь, приблизились двое в штатском. Элиас Маврос успокоительно улыбнулся.

– Ведите меня к полковнику Тафику. У меня с ним встреча.

Дежурный запросил снизу подтверждения. Полковник Тафик был начальником 7-го отдела ХАДа, занимавшегося пресечением контрреволюционной деятельности. Полковник ездил исключительно в черном бронированном "мерседесе" без номеров и отчитывался только перед президентом Наджибуллой, при котором он в течение длительного времени исполнял обязанности заместителя. Он встретил журналиста на пороге кабинета и обнялся с ним. В свое время они вместе отступали из Джелалабада под градом моджахедеких ракет, а такое не забывается.

Тафик был кряжист, усат, широкоплеч, имел волевой подбородок. Несколько лет назад, когда он был всего лишь скромным лейтенантом ХАДа, его прозвали "Ложечкой", ибо именно чайной ложечкой он выковыривал глаза упорствующим в молчании. Даже офицеры из ГДР считали его кровавым безумцем. Таджик по крови, человек непреклонной воли, горячо любящий свою родину, полковник в глубине душе ненавидел русских, но еще больше фундаменталистов. Выросший в бедности, он исповедовал коммунизм и был беззаветно предан Наджибулле.

– Что в Кабуле? – спросил Маврос.

Тафик взял кубинскую сигару, раскурил ее и скривился, выпуская струю дыма:

– В общем ничего, но трудности есть. Мои люди докладывают о повсеместном проникновении в город групп боевиков. Они располагают тайниками с оружием. Сегодня утром обнаружили еще один. Определенно готовятся покушения.

– Ну, а чем занимаются товарищи из ЦК?

– Президент навел порядок, – отвечал офицер. – Умеренные уволены. На очереди – главная задача: прибрать к рукам этих мерзавцев "моджей"!..

Элиас Маврос понимающе усмехнулся.

– С ними надо как с Селимом Ханом, – предлагать побольше денег!

На лице Тафика появилось брезгливое выражение.

– Пес! Убежден, что он смеется над нами и предаст нас при первом удобном случае. Я бы воткнул ему в глаза шипы и отправил в Джелалабад.