|
Тогда мы прибегли к более действенным мерам и стали вытаскивать его за загривок. Он появлялся дюйм за дюймом, злобно рыча и крепко сжимая в зубах полусоверен Холлм-са. Сначала мы пытались урезонить пса лаской. Мы предложили ему в обмен шестипенсовик: он принял оскорбленный вид, словно мы обозвали его дураком. Потом мы показали ему шиллинг и даже дошли до полукроны, но наша настойчивость, казалось, только все больше раздражала его. «Думаю, вам больше не видать своего полусоверена, Холлис», – заявил со смехом Гэдбат. За исключением юного Холлиса, нам всем это представлялось веселой шуткой. Холлис, напротив, был раздражен и, схватив пса за шиворот, попытался вырвать монету из собачьей пас-ти. Малютка, верный принципу, которому следовал на протяжении всей жизни: при малейшей возможности никогда ничего не возвращать, вцепился зубами в монету. Почувствовав, что его небольшой заработок медленно, неверно уходит от него, он сделал последнее, отчаянное усилие и проглотил монету. Полусоверен застрял у него в горле, и пес стал задыхаться. Тут мы всерьез испугались. Пес был занятным малым, и мы не хотели, чтобы с ним что-нибудь случилось. Холлис помчался в свою комнату и принес пару длинных щяп-цов, а мы все держали бедного Малютку, пока Холлис пытался освободить его от причины страданий. Но бедный Малютка не понимал наших намерений. Он воображал, будто мы хотим отнять у него вечерний заработок, и сопротивлялся изо всех сил. Монета застревала все крепче, и, во-преки нашим стараниям, пес околел, – еще одна жертва неистовой золотой лихорадки. Глава III Наша героиня доставила нам много хлопот. Браун желал, чтобы она была уродлива. Браун неизменно хочет казаться оригинальным, и главным способом, при помощи которого он стре-мится к оригинальности, состоит в том, что он берет что-нибудь банальное и выворачивает на-изнанку. Если б Брауну предоставили в собственность небольшую планету, где он мог бы де-лать все что угодно, он назвал бы день ночью, а лето зимой. Он заставил бы мужчин и женщин ходить на голове и здороваться ногами, деревья у него росли бы корнями вверх и старый петух нес бы яйца. Потом он отошел бы в сторону и сказал: «Поглядите, какой оригинальный мир я создал, – целиком по собственному замыслу!» Браун далеко не единственный человек, обладающий подобным представлением об ориги-нальности. Я знаю одну маленькую девочку. Несколько поколений ее предков были политическими деятелями. Наследственный инстинкт в ней так силен, что она почти не в состоянии иметь соб-ственное мнение. Она во всем подражает своей старшей сестре, которая унаследовала черты ха-рактера матери. Если сестра съедает за ужином две порции рисового пудинга, младшая тоже считает необходимым съесть две порции рисового пудинга. Если старшая сестра не голодна и отказывается от ужина, младшая ложится спать натощак. Подобное отсутствие характера в девочке огорчало ее мать – отнюдь не поклонницу поли-тических добродетелей, и как-то вечером, усадив малютку к себе на колени, она попыталась серьезно поговорить с нею. «Постарайся сама думать за себя, – сказала она, – а не подражай во всем Джесси, – ведь это глупо. Время от времени придумывай что-нибудь сама. Будь хоть в чем-нибудь оригинальной». Девочка обещала попробовать и, ложась в постель, была задумчива. На следующей день к завтраку на стол были поданы почки и копченая рыба. Девочка до страсти любила копченую рыбу, а почни не выносила, как касторку. Только в этом вопросе у нее было собственное мнение. «Тебе, Джесси, копченой рыбы или почек?» – спросила мать, обращаясь к старшей девоч-ке. Джесси мгновение колебалась, а ее младшая сестра смотрела на нее в тоскливом ожидании. «Пожалуйста, копченой рыбы, мама», – ответила наконец Джесси, и младшая девочка от-вернулась, чтобы скрыть слезы. |
