|
. Представьте себе мир, где сердца никогда не болят от ран и губы не кривятся от боли; где глаза никогда не тума-нятся слезами, ноги не устают и желудки не бывают пустыми! Без всего этого – что останется от ваших патетических излияний? Представьте себе мир, где мужья всегда любят только одну же-ну, и притом именно ту, которую нужно; где женщины позволяют целовать себя только своему мужу; где сердца мужчин никогда не бывают жестокими, а мысли женщин – нечистыми; где нет ни ненависти, ни зависти, ни вожделения, ни отчаянья! Куда денутся все ваши любовные сцены, запутанные ситуации, тонкий психологический анализ? Мой милый Браун, все мы – прозаики, драматурги, поэты – живем и нагуливаем себе жирок за счет горя наших братьев-людей. Бог создал мужчину и женщину, а женщина, вонзив зубки в яблоко, создала писателя. Итак, мы вступили в этот мир, осененные самим змием. Мы, специальные корреспонденты при армии Лукавого, описываем его победы в своих трехтомных романах и его случайные поражения в своих пятиактных мелодрамах. – Все это справедливо, – заметил Джефсон, – но нельзя забывать, что не одни только писа-тели имеют дело с людскими несчастьями. Врачи, юристы, проповедники, владельцы газет, предсказатели погоды вряд ли, мне кажется, обрадовались бы наступлению «золотого века». Я никогда Не забуду случая, о котором рассказывал мой дядя, священник окружной тюрьмы в Линкольншире. Однажды утром должны были повесить осужденного и в тюрьме собрался обычно присутствующий при этом круг лиц – шериф, начальник тюрьмы, три или четыре газет-ных корреспондента, судья и несколько надзирателей. Палач и его помощник уже начали связы-вать смертника, грубого негодяя, осужденного за убийство молодой девушки, совершенное при особо отягощающих обстоятельствах, и мой дядя старался использовать последние имевшиеся в его распоряжении минуты для того, чтобы разбить угрюмое безразличие, с которым осужденный относился к своему преступлению и к своей судьбе. Однако дяде не удалось произвести на него никакого впечатления, и. начальник тюрьмы решил прибавить еще и от себя несколько слов увещания. Тогда этот малый вдруг резко повернулся ко всем собравшимся. «А пошли вы все к черту, сопливые болтуны! – закричал он. – Как вы смеете поучать меня? Вы-то все рады небось, что я здесь! Я один небось ничего не выиграю на этом дельце! И что бы вы, грязные лицемеры, делали, если бы не было меня и таких, как я? Я и такие, как я, вот кто кормит вас и вашего брата». Затем он пошел прямо к виселице и велел палачу «валять скорей» и «не задерживать джентльменов». – А ему нельзя отказать в выдержке, этому парню, – сказал Мак-Шонесси. – Да и в здравом чувстве юмора тоже, – прибавил Джефсон. Мак-Шонесси выпустил клуб дыма прямо на паука, который готовился поймать муху. Паук упал в реку, откуда его сейчас же «спасла» ласточка, пролетавшая мимо в поисках ужина. – Вы напомнили мне, – сказал он, – сцену, свидетелем которой я был однажды в редакции газеты «Ежедневное…» – ну, в общем, в редакции одной из наших ежедневных газет. Был мерт-вый сезон, и работа шла вяло. Мы сделали попытку открыть дискуссию на тему: «Следует ли считать детей благословением божим?» Младший из наших репортеров, который подписывался просто и трогательно «Мать шестерых детей», открыл кампанию едкой, хотя не совсем относя-щейся к делу атакой на мужей, как таковых. Редактор нашего спортивного отдела подписывался «Рабочий» и поэтому уснащал свои статьи орфографическими ошибками; эти ошибки он мучительно и тщательно обдумывал, для того чтобы, с одной стороны, придать своим письмам больше правдоподобия, а с другой – не задеть обидчивых демократических читателей, от которых газета получала свои основные средства. Так вот этот «Рабочий» встал на защиту британских отцов, приводя в виде волнующего примера свое собственное поведение. |
