|
Все это было инсценировано весьма искусно. Закончив приготовления, он взял с полки книгу, раскрыл ее и положил на диван перепле-том вверх. Устроив все, как ему хотелось, он отпер дверь и вышел из комнаты, очень довольный собой. После обеда он закурил и некоторое время сидел молча. «Ты не устала?» – спросил он жену, улыбаясь. Она засмеялась и, назвав его старым лентяем, спросила, что ему нужно. «Всего лишь роман, который я читал. Книга в моей берлоге лежит раскрытой на диване». Жена вскочила и легко побежала к двери. Когда она задержалась на мгновение, чтобы спросить у него название книги, он залюбо-вался ею: смутная догадка о возможной беде мелькнула в его сознании. «Не трудись, – сказал он, поднимаясь, – я сам…» Потом, ослепленный великолепием своего плана, осекся, и она вышла из столовой. Он слышал ее шаги вдоль застланного циновкой коридора и улыбался про себя. Он думал, что все это будет превесело. Даже теперь, когда представляешь себе эту картину, он не внушает сожаления. Дверь его комнаты отворилась и захлопнулась, а он продолжал сидеть, лениво глядя на пе-пел своей сигары и улыбаясь. Прошла секунда, быть может, две, но ему показалось, что время тянется невыносимо мед-ленно. Он дунул на облачко дыма, стоявшее перед глазами, и прислушался. И тут он услышал то, чего ждал, – пронзительный вопль. Еще вопль… Но он не услыхал ни ожидаемого хлопанья отдаленной двери, ни стремительно приближающихся шагов жены по коридору. Это смутило его, и он перестал улыбаться. Потом снова и снова вопли за воплями. Слуга-туземец, неслышно скользивший по комнате, поставил на место поднос, который держал в руках, и инстинктивно двинулся к двери. Хозяин удержал его. «Не двигайся, – сказал он хриплым голосом. – Ровно ничего не случилось. Твоя хозяйка испугалась, вот и все. Необходимо отучить ее от этих глупых страхов». Он снова прислушался, и ему показалось, что вопли перешли в какой-то сдавленный смех. Внезапно наступила тишина. И тогда из глубины этого бездонного молчания впервые его жизни пришел к нему страх. Теперь он и темнокожий Уа смотрели друг на друга до странности похожими глазами. Потом, повинуясь одному и тому же импульсу, одновременно двинулись туда, где царила тишина. Отворив дверь, они увидели сразу три вещи: мертвого питона, лежавшего на том же месте, где его оставили, живого питона – вероятно, подругу первого, – медленно ползущего вокруг него, и раздробленную кровавую груду на полу. Он не помнил больше ничего вплоть до того мгновения, когда спустя несколько месяцев открыл глаза в затемненной незнакомой комнате. Но туземец-слуга видел, как его хозяин, преж-де чем с воплем убежать из дома, набросился на живого питона и стал душить его голыми рука-ми. А когда позднее другие слуги вбежали в комнату и, содрогаясь, подхватили своего хозяина, они обнаружили, что у второго питона оторвана голова. Вот происшествие, которое изменило характер этого человека, – закончил Джефсон. – Он сам рассказал мне все это как-то вечером на палубе парохода, возвращаясь из Бомбея. Не щадя себя, он рассказал мне эту историю почти в том же виде, как я пересказал ее вам, но ровным, мо-нотонным голосом, не окрашенным какими-либо эмоциями. Когда он кончил рассказывать, я спросил его, как он может вспоминать об этом. «Вспоминать! – повторил он с легким оттенком удивления. – Это всегда во мне». Глава VIII Однажды мы заговорили о преступности и преступниках. Мы обсуждали, можно ли напи-сать роман без злодея, и пришли к заключению, что это было бы неинтересно. – Ужасно грустно сознаться, – задумчиво произнес Мак-Шонесси, – но каким безнадежно скучным был бы этот мир, если бы не наши друзья правонарушители. Знаете, – продолжал он, – когда мне говорят о людях, которые непрерывно стараются всех и каждого исправить и превра-тить в совершенство, то я просто расстраиваюсь. |
