— Ладно, — сказал я. — Так уж и быть, уговорили, расскажу. Но не раньше, чем большая стрелка дойдет до десяти, а я оприходую как минимум бутылку.

— Он опять сошелся с Фэй, — сказал Штын. — Зуб даю!

Джез покачал головой. Из них двоих он был проницательнее.

— Нет, тут другое. Похоже, завел себе новую пассию.

Я сидел с каменным лицом, но что-то меня все же выдало: то ли микроскопический тик, то ли едва заметная дрожь крохотной жилки на челюсти, то ли вставшая дыбом волосинка брови. Джез вскочил на ноги, опрокинув стул, и восторженно захлопал в ладоши.

— Бред! — гаркнул я, но чересчур быстро, и это тоже оказалось уликой.

Джез пустился в пляс, прижав руки к бокам: выделывал неистовые показушные па, более известные как твист. Штын смотрел на меня так, словно глазам своим не верил.

Наконец Джез вернул стул на место и уселся сам.

— Вперед, Уильям, этот вечер — твой.

— Да ничего не было, — сказал я. — Ничего такого.

И я рассказал им, как пообедал с Ясмин, а потом прошелся с ней по набережной Виктории.

Я бросил им кость, но им было этого мало.

— Где, говоришь, вы обедали? — вцепился в меня Штын. — В «Водопроводчиках»? Тогда каким это образом — скажи мне каким? — вы очутились на набережной? Тебе же на работу совсем в другую сторону. Так?

— Я взял отгул.

— Ах отгул? — вмешался Джез. — А она тоже взяла отгул? В котором часу вы расстались?

— Господи, это уже какой-то полицейский допрос!

— Виновен! — выкрикнул Штын.

Эти двое прямо-таки угорали, чуть со стульев не падали. Я не понимал, что тут такого уж смешного, но им это, похоже, только добавляло веселья. Затем Штын посерьезнел:

— А что это ты шифруешься?

Я огляделся кругом. Нас никто не слушал, но я все же понизил голос:

— Это ни к чему не приведет.

— Не-не-не! — сказал Штын, грозя мне никотиновым пальцем. — Не ведитесь на это. Он вам зубы заговаривает.

В общем, я сдался и выложил им все (причем оказалось, что этого всего не так уж и много). Упомянул и прощальный поцелуй. Они слушали так, словно новости были весьма тревожными. Взялись давать мне советы, да так увлеченно, будто устроить мне знатный перепихон вдруг стало их первейшим долгом.

Естественно, я и сам об этом подумывал. А как же! Я уже больше трех лет не занимался сексом ни с кем, кроме себя самого, и на задней части моей сетчатки просто рябило от видений обнаженной Ясмин, обескураживающих своим разнообразием. Я только не стал им говорить, что для этого мне не нужны ни стратегия, ни какие-то уловки, ни нахальство, ни хитрый план. До сих пор я не признавался в этом даже себе, хотя и чувствовал, что это пугающе неотвратимо. Можно юлить и изворачиваться как угодно, но дела это не меняет: чтобы переспать с нею, мне достаточно просто захотеть.

И этого нельзя допускать ни под каким видом.

Джез снова вскочил на ноги. Раз уж передо мной замаячила перспектива покончить с трехлетним целибатом, это нужно обмыть шампанским, заявил он.

— О боже, — застонал Штын, — тогда мы точно закончим в том отвратительном клубе с футболистами и блядями. К слову, у Джеза есть «цель».

«Целями» Штын называл потенциальных покупателей наших фальшивок.

— Да ну?

— Только сначала я должен тебе кое-что рассказать. На днях приходил тут один тип, задавал вопросы. Знаю ли я, мол, Уильяма Хини? Знаю ли Джеза Сингха?

— Серьезно? — переспросил я, думая о том, не связано ли это с Эллисом.