Изменить размер шрифта - +
Признаться, я никогда не знаю, как к нему обращаться: коммандер Моррисон или Тони, как предпочитает он сам. Все зависит от того, что на нем надето: штатское или впечатляющая сержевая форма с серебряным эполетом со скрещенными жезлами в лавровом венке. Когда я поднял глаза от стола, Тони стоял в дверях при полном параде. Я почувствовал легкий укол вины (как всегда, когда на меня смотрит полицейский, даже если я ничего плохого не натворил).

— Кофейку не найдется? — спросил он.

Вэл тут же метнулась на кухню. Она чуть ли не в реверансе приседает перед любым представителем власти.

— Тони! Какими судьбами?

— Да так, проходил мимо. Я ненадолго — мой водитель на двойной желтой линии.

— Берегись, полицейские здесь блюдут как одержимые. Присядешь?

Коммандер Моррисон действительно иногда к нам заскакивает. Он один из наших ценнейших кадров. Содействовал с учреждением фондов помощи малолетним угонщикам, сбежавшим из дома детям и одиноким мамашам, не жалея ни своего личного времени, ни служебного. Мы с ним отлично ладим. Правда, он то и дело пытается приобщить меня к гольфу, но если не брать в расчет эту мелочь, он и впрямь хороший парень.

— Давай устроимся в комнате для заседаний, а?

После этих слов Тони я понял, что он не просто так заскочил. Он хочет сказать мне что-то не предназначенное для ушей Вэл. Я встал из-за стола, чтобы пройти в комнату для заседаний, как вдруг зазвонил телефон. Вэл подняла трубку, затем прикрыла рукой микрофон. «МВД», — сказала она одними губами.

— Ничего, если я подойду? — спросил я Тони.

— Конечно.

Меня приглашали возглавить какой-то новый комитет. Новейшие подсчеты показали, что в стране примерно сто тридцать тысяч бездомных детей. Меня так и подмывало сказать: почему бы вам, черт возьми, не послать к чертям весь этот чертов комитет и не потратить эту чертову тучу денег на строительство нескольких пунктов экстренной помощи и приютов? Разумеется, на самом деле я ответил: «Да, я согласен».

— Сколько-сколько бездомных детей? — спросил Тони, когда я назвал ему причину звонка. — Что ж, могу в это поверить.

— Две тысячи седьмой год на дворе, — сказал я. — Не тысяча восемьсот седьмой.

— Да уж.

Он снял фуражку и надул щеки. Похоже, ему не очень-то хотелось обсуждать количество бездомных. Лицо у Тони чрезвычайно бледное, а волосы на лбу растут «вдовьим клином». Сравнение с вампиром, сами понимаете, так и вертится на языке — даже и не знаю, как с этим искушением справляются его подчиненные. Но внешнее сходство с ожившим покойником искупает по-настоящему теплая улыбка.

Вэл принесла ему кофе. Она отлично помнит, как он любит — без молока и два сахара, — а он не упускает случая заметить: «Сладкий, как грех, черный, как смерть». Он с нею флиртует. Ей это нравится. Пока они разыгрывали эту сценку, я благодушно улыбался, а когда дверь за Вэл закрылась, Тони перешел к цели визита.

— Уильям, твое имя всплыло в самом неожиданном месте.

— Серьезно?

«Вот оно, — подумал я. — Книги. Нас прищучили. Вот что значили эти расспросы».

— Да. В неожиданном месте.

— И что же это за место такое?

— Слушай, я пришел как друг, а не как легавый, ясно?

— Что я наделал? Я все подпишу.

Кажется, он оценил шутку.

— Ничего такого. Но расследование привело ко мне. Ради тебя я готов на многое, Уильям, ты же знаешь. Это так. Но сначала я хочу послушать, что ты мне расскажешь.

— А именно?

— Тот случай с террористом. У дворца.

— Шеймас? Он не террорист.

Быстрый переход