Изменить размер шрифта - +
Ударив себя ладонью по лбу, она восторженно объявила:
– Смотрите: никакой депрессии! Мало того, ни о какой депрессии даже думать не хочется! Мой организм работает как часы. То есть как и

должно быть.
Они стояли перед дверью ее спальни. Лили была одета в свободные джинсы и мешковатый свитер. Волосы стянуты в хвост. Никакой

косметики. Совсем как та семнадцатилетняя девчонка, высокая и гибкая, с вызовом смотревшая в лицо родителям, возмущавшимся ее

последней букмекерской авантюрой.
– Нет, Диллон, я не собираюсь бежать поджав хвост. И хочу прочесть все, что накопал «Макс». Нужно поговорить с Теннисоном, предъявить

ему факты. Я вправе узнать, действительно ли муж, с которым я прожила одиннадцать месяцев, женился на мне только затем, чтобы убить.

О Господи, но зачем? У меня нет денег.
– К сожалению, милая, – мягко напомнил Савич, – ты очень богата. Все мы забываем, что нам оставила бабушка.
– О, картины! Картины знаменитой Сары Эллиот! Ты прав, я действительно забыла. Тем более что они постоянно кочуют с выставки на

выставку.
– Да, но тебе по закону принадлежат восемь картин. Я только что послал письмо электронной почтой Саймону Руссо, в Нью Йорк. Ты

помнишь его? Вы встречались, еще когда мы с ним учились в колледже.
– О да! В те далекие времена, еще до того, как я начала играть по крупной!
– Нет, ты и тогда уже обтяпывала свои делишки, – хмыкнул Савич, легонько ущипнув сестру. – Еще когда шла игра «Армия – Флот». И па

обнаружил, что ты приняла ставку у нашего соседа, мистера Ходжеса. Целых двадцать долларов!
– Я пряталась под кроватью в твоей спальне, пока он не успокоился.
Они засмеялись. Шерлок блаженно прижмурилась. До чего же приятно это слышать! Депрессия? Да, глядя на Лили, трудно поверить в какую

то депрессию!
– Саймон Руссо! – повторяла Лили. – Настоящий чирей на заднице, но ты все твердил, что это не важно, зато друг он верный.
– Именно. И мир искусства для него – все равно что дом родной. Саймон немедленно прислал ответ, и оказалось, что восемь картин Сары

Эллиот стоят от восьми до десяти миллионов долларов.
Лили тупо уставилась на него.
– Невероятно, – прошептала она, качая головой. – Ты меня дурачишь, верно? Пожалуйста, скажи, что шутишь!
– Ничего подобного. За эти семь лет, что прошли со смерти бабушки, картины только поднимались в цене. Каждый из четырех ее внуков

получил по восемь картин. Каждая картина стоит около миллиона, чуть больше, чуть меньше.
– Это огромная ответственность, Диллон. Савич кивнул:
– Как и ты, я считаю себя всего лишь хранителем картин, и наша обязанность проследить, чтобы их охраняли. Чтобы они радовали людей.

Кажется, твои картины выставлялись в Чикагском художественном институте? Они все еще там?
– Нет, – протянула Лили, вытирая внезапно вспотевшие ладони о джинсы. – Когда мы с Теннисоном поженились, я подумала, что лучше

перевезти их в местный музей, поближе к нашему дому. Поэтому переправила их в музей Юрики.
– А Теннисон знает кого нибудь из сотрудников музея? – мгновенно среагировал Савич.
– Элкотт Фрейзер состоит в совете попечителей, – очень тихо ответила Лили.
– Бинго! – завопила Шерлок.

Придя вечером домой, Теннисон Фрейзер увидел жену, стоявшую у подножия лестницы. Она молча наблюдала, какими любовью и сочувствием

наполняются его глаза. Но это продолжалось недолго. Он вдруг насторожился. Почувствовал неладное, как чует опасность животное. Он

замедлил шаг, но, приблизившись к Лили, мягко заметил:
– Лили, дорогая, ты так бледна.
Быстрый переход