|
Мне никогда не было до этого дела. Какая разница, черт побери? – Видишь ли, – сообщил Савич, – сначала мы никак не могли сообразить, зачем ты женился на Лили, если потом задумал ее убить? Ради чего? Потом сообразили, что ты знал о картинах нашей бабушки. Лили получила восемь ее картин, а это огромные деньги. И тут Савичу впервые стало не по себе. Теннисон, похоже, дошел до точки. Его просто трясло от ярости. Диллон на всякий случай приготовился к нападению. Но Теннисон всего лишь принялся колотить ручкой ножа о стол, правда, довольно сильно. – Ублюдок! Не нужны мне никакие дурацкие картины! Сказано же, вон из моего дома! Лили медленно поднялась. – Нет, Лили, только не ты. Пожалуйста, сядь. Послушай меня! Ты должна меня выслушать! Мы с отцом часто бывали в музее искусств Юрики. Там много прекрасных работ. Но когда ты сообщила, что твоя бабушка – Сара Эллиот… – Но ты уже знал это, Теннисон! Знал. Еще до того, как мы познакомились. И когда я сказала тебе об этом, ты сделал вид, что ужасно удивлен. Притворялся, будто рад, что я унаследовала ее поразительный талант. И так хотел, чтобы ее работы оказались здесь, в Северной Калифорнии. Должно быть, для того, чтобы быть поближе к ним. Чтобы, когда я умру, ты без труда добрался до них. А может, это твой отец? Кто из вас двоих, Теннисон? – Лили, успокойся, все это ложь. Картины твоей бабушки – настоящие шедевры. Почему они должны храниться в Чикаго, если ты живешь здесь? И распоряжаться ими куда легче, если они выставлены поблизости. – Что значит «распоряжаться»? – Видишь ли, – пожал плечами Теннисон, – мне постоянно звонят, просят одолжить картины на ту или иную выставку, продать коллекционерам, произвести небольшую реставрацию, заменить рамы. Бесконечные вопросы насчет налогов и тому подобное. – Но всего этого вовсе не было до того, как я вышла за тебя! Имелся всего лишь один контракт с музеем, который следовало подписывать каждый год, ничего больше. Почему ты молчал до сих пор? Судя по твоим словам, ты с ног валишься от непосильного труда. Неужели это сарказм? Савич от души надеялся, что так оно и есть. – Ты была нездорова, Лили, и я не хотел обременять тебя. И неожиданно случилась странная вещь: на глазах у Лили ее муж превратился в сероватую бесплотную тень, рот которой открывался и закрывался, но оттуда не вылетало ни единого звука. Не человек, а тень, а тени не могут причинить зло. – Как сказал Диллон, я очень богата, – улыбнулась она. Савич видел, что зять отчаянно пытается держать себя в руках, рассуждать логично, не оправдываться, не позволить Лили увидеть, какова его истинная натура. Поразительно! Неужели он настолько прожженный лжец? Настолько убедительный актер? Кто знает… – Я всегда считал, что картины просто доверены тебе. Нечто вроде трастового фонда. Они не твои, тебе просто поручено их хранить. Пожизненно. А потом эта обязанность переходит к одному из твоих детей. – Но ты занимался картинами все эти месяцы, – возразила Лили, – и как же мог не знать, что они мои, целиком и полностью? – Говорю же, я так считал. Никто не уверял меня в обратном, даже директор, мистер Монк. Ты знакома с ним, и он так радовался, что теперь картины у него. Савич поднес к губам чашку с чаем, налитым миссис Скраггинс. – Картины поделены между внуками Сары, – сообщил он громко, зная, что экономка ловит каждое слово. Ничего страшного. Может, в результате у нее найдется что сказать ему и Шерлок, когда это приятное застолье закончится. |
