При таком варианте главная угроза — публикация неизданных текстов, из которых может явствовать, что вы были полным идиотом; а если каждый перечитает записи, сделанные им в блокноте накануне, такой риск будет очень велик (еще и потому, что записи в блокноте всегда делаются без всякой связи с происходящими событиями).

Если после вас не останется записей в блокноте, следующая по значению угроза — многочисленные конгрессы, посвященные вашему творчеству, которые начнут проводить сразу же после вашей смерти. Каждому писателю хотелось бы, чтобы ему посвящали эссе, дипломные работы, выпускали комментированные издания его сочинений, но все эти труды требуют времени и мотивации. Конгресс, организованный сразу после смерти писателя, приводит к двоякому результату: масса друзей, почитателей и амбициозных молодых людей выступают с новыми прочтениями и интерпретациями, а в таких случаях, как известно, всегда пережевывают уже сказанное, еще раз подтверждая давно существующие клише. В итоге читатели теряют интерес к писателю, чьи публикации так многочисленны и так однообразны.

Третья угроза — это возможность опубликования личных писем. Редко случается, чтобы личные письма писателей отличались от личных писем простых смертных, если только это не вымышленные письма, как у Фосколо¹. В личном письме писатель может написать: «Пришли мне слабительное» или «Люблю тебя как сумасшедший (сумасшедшая) и благодарю за то, что ты есть». Это совершенно нормально, и очень трогательно, что потомство собирает такие свидетельства того, что данный писатель (писательница) тоже был (была) человек. Хотя зачем? Неужели кто-то думал, что это был фламинго?

Как избежать таких неприятных ситуаций? Рукописные заметки лучше всего хранить в каком-нибудь неожиданном месте и вдобавок разложить по шкатулкам памятки, подтверждающие их существование и якобы помогающие их найти (вроде карт, на которых указан путь к сокровищам), но при этом невероятно сложные и запутанные. Так можно достичь сразу двух целей — надежно спрятать рукописи и предоставить материал для написания множества дипломных работ, авторы которых будут биться над разгадкой этих таинственных карт.

Что касается конгрессов, то для их предотвращения писателю следует внести в завещание особый пункт, согласно которому организаторы каждого конгресса, устроенного в первые десять лет после его смерти, во имя гуманизма должны будут пожертвовать двадцать миллиардов лир ЮНИСЕФ — Детскому фонду ООН. Найти необходимые средства будет нелегко, а не выполнить последнюю волю покойного решится только тот, у кого ни стыда ни совести.

Но есть более сложная проблема — любовные письма. Для тех, которые еще только предстоит написать, лучше воспользоваться компьютером, чтобы обмануть графологов, либо подписываться трогательным псевдонимом (твой Котик, Патиссон, Белочка) и при каждой смене партнера брать новый, чтобы затруднить атрибуцию. Рекомендуется также добавлять в письма интимные подробности, хоть и волнующие, но несколько щекотливые для адресатов («я люблю в тебе все, даже то, как часто ты пукаешь») и в итоге заставляющие их отказаться от публикации.

А в уже написанных, особенно юношеских, письмах исправить ничего нельзя. Поэтому желательно разыскать адресатов, написать им прочувствованное послание, в котором вновь обратиться мыслями к тем незабываемым дням и пообещать, что воспоминание о них не изгладится еще очень долго, ибо писатель будет навещать адресатов и после своей смерти. Этот прием не всегда срабатывает, но привидение есть привидение: адресатам уже не придется спать спокойно.

Можно еще вести фальшивый дневник, в котором будут сквозить намеки, что друзья и подруги автора имели склонность ко лжи и мистификациям: «Какая восхитительная лгунья эта Аделаида» или «Сегодня Гуальтьеро показал мне поддельное письмо Фернандо Пессоа: восхитительная работа!».