|
Но вы не можете путешествовать самолетом, если у вас простуда. Тот, кто пробовал, знает, что в момент, когда самолет начинает снижаться с высоты десять тысяч метров, появляется резкая боль в ушах, голова словно раскалывается, и вы колотите кулаками по иллюминатору, умоляя, чтобы вам дали выйти, пусть и без парашюта. Зная об этом, я все же однажды запасся чудодейственным спреем для носа и отправился на самолете в Нью-Йорк. Ничего хорошего из этого не вышло. Когда мы приземлились, мне показалось, что я упал в Марианскую впадину, я видел, как люди вокруг открывают рты, но не слышал ни звука. Позже врач знаками объяснил, что у меня воспаление барабанных перепонок, прописал кучу антибиотиков и запретил летать в течение двадцати дней. Поскольку мне нужно было попасть в три разных города на Восточном побережье, пришлось ехать поездом.
Американские железные дороги — это картина мира после атомной войны. Правда, поезда отправляются, но часто не прибывают в пункт назначения, поскольку ломаются по дороге или опаздывают на шесть часов и их приходится ждать в громадных, холодных, безлюдных зданиях вокзалов, где нет бара и болтаются всякие подозрительного вида личности, с подземными переходами, которые напоминают нью-йоркскую подземку в фильме «Возвращение на планету обезьян». На линии Нью-Йорк-Вашингтон, по которой ездят журналисты и сенаторы, по крайней мере в первом классе вам предлагают удобства не хуже, чем в бизнес-классе самолета, и горячий обед, как в университетской столовой. Но на других линиях — грязные вагоны, продырявленные кресла из искусственной кожи, а еда в баре заставляет с нежностью вспомнить (и вы мне скажете, что я преувеличиваю) переработанные опилки, которыми вас кормят в скоростных поездах Pendolino. Мы смотрим цветные фильмы о жутких преступлениях, совершаемых в роскошных спальных вагонах, где белые красавицы пьют шампанское, которое им приносят черные официанты, словно вышедшие из «Унесенных ветром». Все это выдумки. На самом деле пассажиры американских поездов — негры, словно вышедшие из «Ночи живых мертвецов», а белые контролеры с отвращением на лице проходят по коридорам, перешагивая через пустые банки из-под кока-колы, брошенный багаж и газеты, заляпанные рыбным паштетом из панини, которые были разогреты в микроволновке, приборе, чрезвычайно вредном для нашего генофонда. Поезд в Америке — это не выбор. Это наказание за то, что вы невнимательно читали книгу Вебера о протестантской этике и духе капитализма и совершили досадную оплошность — остались бедным. Однако новейший лозунг либералов — политкорректность во всем (то есть, политкорректно говоря, речь не должна отражать классовые и иные различия). Поэтому контролеры изысканно любезны даже с самым обросшим бомжом (разумеется, я должен был сказать «оригинально выбритым человеком»). На Пенсильванском вокзале слоняются разные типы, которые никуда не едут, но бросают рассеянные взгляды на чужой багаж. Однако недавно было много шуму по поводу жестокости полиции в Лос-Анджелесе, а Нью-Йорк — город политкорректный. Полицейский, с виду ирландец, подходит к предполагаемому бродяге и с улыбкой спрашивает, как он здесь оказался. Бродяга ссылается на права человека, но полицейский невозмутимо замечает, что на улице прекрасная погода, и удаляется, покачивая (но не крутя) своей длинной дубинкой. Однако многие бедняки не в силах отказаться от величайшего символа маргинализации: они курят. Если вы войдете в единственный вагон для курящих, то попадете в атмосферу «Трёхгрошовой оперы». Я один там был в галстуке. Остальные — наркоманы в отключке, бродяги, которые спят с оглушительным храпом, широко раскрыв рот, полуживые «зомби». Вагон для курящих прицепляют к составу последним, чтобы этому сборищу подонков приходилось шагать до него сто метров клоунской походкой Джерри Льюиса. Освободившись из этого железнодорожного ада и переодевшись в чистое, я отправился на ужин в отдельный зал Faculty Club, где сидели университетские преподаватели, хорошо одетые, с красивой, правильной речью. |
