В этот момент женщина открыла глаза, посмотрела на него и улыбнулась приветливо. Он стоял перед нею, застывший как в детской игре «замри, умри, воскресни», не в силах ни сказать что-нибудь, ни даже облизнуть пересохшие губы. У него было ощущение, что он находится в полном вакууме и, как во сне, совершенно не владеет своим телом. Он боялся одновременно взлететь и упасть.

Женщина смотрела на него молча улыбаясь и чуть подрагивая ресницами. Вдруг, как в замедленной киносъёмке, её рука сделала плавное движение в его сторону и коснулась его руки. Потом она взяла его за пальцы. Они были ледяными. А её рука оказалась заряженной электричеством, ему показалось, что его пальцы воткнули в розетку — Арсения пронзило током с головы до ног. Но зато, благодаря этому, он смог, наконец, пошевелиться и произнести нечто нечленораздельное в своё оправдание.

— Простите… — почти просипел он, — но мне… мне кажется, что я вас знаю… — И тут же покраснел, как мальчишка, осознав всю банальность произнесённого.

Женщина рассмеялась волшебным смехом (впрочем, всё исходившее от неё ему казалось волшебным).

— Ещё бы тебе меня не знать, Арсик-Барсик-Пускатель Мыльных Пузырей, — сказала она и, потянув за руку, усадила его в пустующее рядом с ней кресло.

— Ника!!! — выдохнул он, — …Неужели это вы?.. Ты?

— Я, я, маленький притворщик, превратившийся в… большого соблазнителя, — и она снова рассмеялась.

— Ты!.. Где?.. Что?.. Как?.. Замужем?

— Отвечаю в обратном порядке — очень даже замужем; хорошо; веду балетную школу; вообще-то в Париже, но вот лечу из Лозанны, где была по приглашению Бежара.

— О, господи! Ты! — не мог прийти в себя Арсений. — Сколько же лет прошло?

— Сейчас скажу точно… Пятнадцать… Сколько же тебе лет сейчас? Подожди, сейчас подсчитаю… Если мне сорок, значит тебе должно быть… двадцать пять.

— Двадцать шесть. То есть мы принадлежим к одному поколению.

— Это ты к чему?

— Ко всему последующему, — засмеялся в свою очередь Арсений.

И они стали взахлёб вспоминать.

ххх

Пятнадцать лет назад, только что оправившись от тяжелейшей травмы, она согласилась подменить своего коллегу, сильно разбившегося на мотоцикле и выбывшего из строя на целый год. Ей досталась смешанная группа — девочки и мальчики десяти-тринадцати лет. Просидев до этого почти два года без работы и истосковавшись по балету, она ухватилась за эту возможность, как за соломинку. Несмотря на то, что школа эта не была профессиональной, и дети там были с самыми разными способностями, это стало для Ники первым, очень важным опытом в её будущей педагогической деятельности.

Заметив в группе неуклюжего, но упорного мальчика, не сводившего с неё завороженного взгляда, она, понимая, что у него не может быть никакого балетного будущего, всё-таки старалась не делать ему замечаний больше, чем другим. Для него же, балетный класс был только возможностью видеть предмет своей отчаянной влюблённости (вернее, первой и, как окажется впоследствии, последней любви). Чего он только не делал, чтобы привлечь её внимание, проявляя чудеса изобретательности и демонстрируя силу чувств и фантазию, которой позавидовал бы взрослый мужчина. Он подкладывал ей в сумку цветы, сорванные на ближайшей клумбе, в большие накладные карманы её пальто — духи, стибренные с маминого туалетного столика, фотографировал её во всех ракурсах, фотоаппаратом, который он потребовал и получил в день рождения.