– Нет.

– Нет прав? Фантастика!

– Знаете, исследования показали, – язвительно объяснил Антуан, – что запасы нефти на планете кончатся через сорок лет. Я решил не выбрасывать деньги на ветер.

– Советую не привередничать! Вы кандидат не первого разбора. Но подождите, подождите.

Чиновник, не отрываясь ни на миг от экрана, стал предлагать Антуану разнообразные курсы переподготовки, где обучали вещам глубоко неинтересным и за которые платили гроши. Антуан вдруг понял, что находится в положении нищего, просящего милостыню, у него нет выбора, он должен брать то, что бросят в шапку: медяки, билеты на метро, талоны на обед, пуговицы от брюк, изжеванную жвачку… Чиновник усердствовал, стараясь подобрать ему хоть что‑то, иначе говоря, какую‑нибудь дрянь, и унижал его с казенным доброжелательством. Антуан встал и ушел, но тот даже не заметил.

Тут Антуан вспомнил о своем суперуспешном лицейском приятеле по имени Рафаэль. Порывшись в коробке, где валялись вперемешку все его записи, он нашел номер телефона. Разумеется, Рафаэль уже не жил с родителями. Однако эти милейшие люди – а может, маразматики, Антуан не разобрался – дали ему новый телефон сына.

Антуан надеялся, что Рафй – таково было его нелепое прозвище – не забыл за эти годы о нем и о той роли, которую он сыграл в выборе его, Рафи, профессии.

Абсолютно уверенный в себе, Рафи легко общался с кем угодно, он держался непосредственно и открыто, не сомневаясь в любви окружающих. Его обтекаемый ум не имел печального счастья цепляться за шероховатости реальности и получать ссадины, он легко скользил в мировом пространстве. Рафи считал Антуана прикольный, любил его остроты – главным образом потому, что не улавливал в них ехидства, – и вообще, его занимал этот странноватый парень, который не смотрел на него снизу вверх. Антуан был для Рафи загадкой, непостижимым, экзотическим существом. Что же до Антуана, то сидеть в столовке напротив Рафи означало для него приятную возможность расслабиться, ибо необязательно слушать собеседника, когда заранее знаешь, что он ничего интересного не скажет. Рафи принадлежал к породе трогательных эгоцентриков, которые без стеснения вещают от первого лица: он рассказывал всегда о себе любимом, о других применительно к себе, о том, кто что о нем говорит, думает и т. д.

В тот раз Рафи сидел и мял кусок хлеба, ломал, крошил – знак несвойственной ему нервозности. Он наклонился к Антуану и зашептал ему на ухо, словно они были американскими шпионами в столовой КГБ:

– Слушай, у меня проблема. Может, поможешь?

– Готов развернуть широкомасштабную операцию гуманитарной помощи, – немедленно откликнулся Антуан, сомневавшийся в глубине души, что эти семьдесят килограммов совершенства могут иметь в жизни серьезные проблемы.

– Проблема экзистенциальная, ты в таких делах разбираешься.

– Конечно. Черный пояс по онтологии.

– Ну так вот, мне надо решать, где учиться. Выбор есть, меня берут в лучшие подготовительные классы для Вышек… Институт политических наук, Высшая коммерческая школа, Политех, Госшкола управления, светит офигенная карьера. Могу идти потом в любую крупную финансовую группу, получить там большой пост и в конце концов ее возглавить или занять государственную должность…

– Наверно, имеет смысл стать президентом, – заметил Антуан.

– Наверно. Передо мной открыто все, но хочется‑то мне совсем другого. Мне хочется рискнуть и заняться тем, что меня действительно увлекает. Чтоб не пришлось в конце жизни сказать себе: да, мне удалось все, за что я брался, я богат, любим и все такое, но я не реализовал свою страсть. С родителями я об этом не говорю, не хочу их волновать, но мне охота послать все к черту и последовать велению сердца.