- О том не печалься, - с обидой в голове заверил Суета. - Яко караси подо льдом молчком сидеть станем.

- Ну и отменно. Посему торопиться не будем, покуда я из Петербурга от одномышленников своих известий верных не получу о том, что все уж к падению известной вам персоны готово. Тем же временем, чтоб было, чем казачишек Нилова попугать, фузеями до порохом запасайтесь. Сабли, шпаги, пистолеты тоже не лишними будут. А главное - тайну нашу блюдите!

- Поняли! - закричали сразу несколько голосов.

- Отменно поняли, - сказал и зачем-то поклонился Суета. - А скажи, как нам тебя величать, мил человек?

Беньёвский приосанился:

- Зовут меня, робятки, Мориц-Август, а роду я Беньёвских.

- Беньёвский? Ну, сие нам проговаривать долго, а будешь ты у нас для удобной короткости Бейноском.

Постояв ещё немного, стали мужики из избы выходить, но Игната Беньёвский задержал:

- Тебя ненадолго попрошу остаться.

Игнат остановился и, когда товарищи его покинули избу, присел на краешек кровати, где указал ему место больной.

- Ты ведь у них за старшого, Игнат? - широко улыбнулся Беньёвский.

- Точно, за старшого, - кивнул Суета.

- Ну так я вот что у тебя спросить хотел: то судно, на коем вы на Алеуты плыли, где сейчас?

- А выбросило нас тогда на берег, где река Большая в море впадает.

- И что ж вы учинили с кораблем?

- Хотели поначалу топорами изрубить до сжечь по злобе, но канителиться не захотели да забоялись, что Холодилову способ дадим нас за поломку той посудины на каторгу упечь.

- Сие ведь барк?

- Правда твоя, барк. Токмо гнилой весь оказался, когда рассмотрели мы его хорошенько, - под свежей обшивкой все старое и трухлявое.

- Где ж теперь тот барк?

- Загнали его тогда в бухту Чекавинскую. Полагаю, всю зиму он там простоит, ежели сам собой не развалится, а Холодилову в Охотск его перегонять не стали.

Беньёвский сильно о чем-то задумался, потом спросил:

- Что ж, совсем тот барк для плаванья дальнего не пригоден?

- Для долгого вояжа крепости в нем вовсе не осталось - гниль трухлявая, - решительно покрутил головой Игнат. - Он и слабой бури не выдержит, в щепу разлетится. У него и мачты в гнездах не держатся, и такелаж худой, и паруса дырявы. Сам Николай Угодник на ковчеге оном плыть не отважился бы.

- Ну а ежели починить тот барк? К весне управиться можно?

Игнат, было видно, серьезно задумался, подергал себя за серьгу, ответил не сразу:

- Я, понятно, с робятами своими потолковать могу, но в деле том я несколько заковык наблюдаю.

- Каких же?

- Ну, во-первых, к какому лешему мы тот барк чинить станем? Купцу Холодилову потрафить желая? Другая заковыка в том, что если браться за дело оное, так видя в нем хорошую выгоду, потому как мы, чай, сам знаешь, артель, и работаем за деньги, а не за спасибо. Третья заковыка самая трудная, её перепрыгнуть сложней всего - барк для починки в док сухой поставить надобно, чтоб днище ему самым тщательным манером заделать. Вот тогда и может быть в том барке прок, а покуда он не корабль, а худое решето. Но все же... - Игнат поморщил рябое свое лицо, - есть у меня сумнение большое насчет надобности предприятия того.

- Ну, в пользе сего дела ты, Игнат, сомневаться перестань. Надобность в барке великая.

- Какая ж?

- Пока не могу тебе точно сказать.

Игнат обидчиво покачал головой:

- Что ж, ваше дело, господское, мужика в замыслы свои посвящать осмотрясь, помаленьку, с оглядкой. А то, боитесь, обскачет вас как-нибудь мужик, на козле объедет.

- Хорошо, Игнат, - серьезно произнес Беньёвский, - скажу тебе всю правду: корабль тот нужен затем, чтобы уплыть отсель подальше, когда оного случай потребует.

- Куда ж уплыть? - расползлись в улыбке толстые губы Игната.

- За пределы империи Российской.