- Куда ж уплыть? - расползлись в улыбке толстые губы Игната.

- За пределы империи Российской.

- А что за случай предвидеться может?

- Наша неудача.

- Ну а поплывет кто? Ты?

Беньёвский тянул с ответом.

- А ежели... и ты с товарищами?

Игнат провел широкой ладонью по носу, усмехнулся:

- Нет! Не вижу, чего ради, сударь, мы в столь дальнее путешествие отправиться должны. Каким таким медом на чужбине намазано? Знаю, плыть из России мои ребята не захочут.

Беньёвский, словно забыв, что он болен, вспылил:

- Но ты же мне сам говорил, что вас тут купцы да промышленники поедом едят, и начальство себя беззаконно ведет! Казнь недавнюю вспомни - разве по правде товарища твоего кнутом отстегали?

- Не по правде, но за ту неправду Нилов перед Вышним Судом ответ держать будет! А то, чтоб от таковой неправды, за порты держась, мотать отсель за море, считаю для себя обидным. Плыть с тобой посовестлюсь. Чай, русская земля, не неметчина.

Беньёвский нехорошо усмехнулся:

- Русская! Давно ль она русской-то стала. Ста лет ещё не минуло!

- Ну, раз стала-таки, значит, русская. Вот и весь тебе наш сказ. Игнат ударил себя по колену и поднялся. - Ладно, мил человек, пойду, поздно уж. То, что ты о судне мне толковал, товарищам своим пересказывать не буду, а уговор наш помни - ежели серьезно, без смеха ты все прочее удумал, так будем от тебя сигнала ждать. Тем же временем готовиться станем. У нас уже семь ружей имеется да ножи у кажного, коими мы зверя морского бьем. Сыщем, чем Ниловых вояк попугать.

Игнат поклонился и пошел к выходу. В дверях он столкнулся с Хрущовым, почти презрительно взглянул на него и вышел. Хрущов проводил его улыбкой и, ложась на кровать, сказал:

- Вижу по физиономии твоей, что худо внимали тебе оные холопы. Эка надумал! Авантажу с хамами добиться захотел!

7. ВАНЯ ВЗВОЛНОВАН

С той самой минуты, когда Устюжинов Ваня впервые принял участие в судьбе лежащего на земле окровавленного, незнакомого ему человека, он ясно ощутил, как прильнул к нему и тут же прирос всем телом. И сильное чувство это становилось день ото дня все неотвязчивей и крепче. Не любя, но всегда жалея тех, кому не повезло, Ваня в поверженном Беньёвском несчастливца все-таки не увидал, но скорее человека сильного, который лишь случайно оступился, но уж если подымется - а подымется наверняка! - то жалеть придется его обидчиков. И ещё углядел в нем Ваня то, чего недоставало именно ему: мудрости и холодного, стального сердца. Вот поэтому и сделалась для Устюжинова работа по уходу за раненым не обязанностью тяжкой, а радостью от сознания того, что нужен тому, кто сильнее и могучее тебя. Приходил он к Беньёвскому и один, и с Маврой, которая сама увязалась за возлюбленным, - последнее время, примечал Иван, любила она его диковатой какой-то, недевичьей страстью.

Иван пришел к Беньёвскому наутро после визита к ссыльному артельщиков. Увидал его сидящим на кровати, хотя ещё вчера казался бывший конфедерат совсем плохим.

- Быстро оздоровели, сударь! - удивился Иван, расцветив красивое свое, свежее лицо улыбкой.

Беньёвский отложил книгу, что держал перед глазами.

- Твои артельщики, Иван, меня уврачевали. Спасибо, что позвал, хороший получился разговор.

- Стало быть, пришлись по нраву? А ведь лютой народец зверобои. Им не токмо палец в рот совать не след, а и дрючок дубовый - перекусят!

Беньёвский рассмеялся:

- Мне кажется, Иван, что сей народ суть натуральные примеры всей вашей нации, коей культура европейская почти совсем и не коснулась. Петр Великий исправить нравы ваши так и не сумел.

Иван, словно в раздумье, провел ладонью по светло-русой своей бородке, появлению которой так радовался год назад.

- Да стоило ли пытаться-то нас исправлять? Мы по своим святоотеческим заветам живем, по преданиям. Они нас и ведут.