И серебряной тесьмою,

         Как волнистою струею

         Дагестанского ручья,

         Обвились твои края.

         Никогда игра алмаза

         У Могола на чалме,

         Никогда луна во тьме,

         Ни чело твое, о База,

         Это бледное чело,

         Это чистое стекло,

         Споря в живости с овалом,

         Под ревнивым покрывалом,

         Не сияли так светло!

         Ах, серебряная змейка,

         Ненаглядная струя —

         Это ты, моя злодейка,

         Ахалук суровый – я!

Только этими двумя стихотворениями «Кальян» напомянул о прежнем Полежаеве: остальное все или пресная вода, или вино пополам с пресною водою. Теперь «Кальян» издан во второй раз, в 16-ю долю листа, на серой бумаге, неуклюжими и слишком крупными для формата буквами, с ужаснейшими опечатками и грамматическими ошибками и, наконец, с дурно вылитографированным портретом автора.

В «Арфе» заключаются последние стихи Полежаева, еще более свидетельствующие о постепенном замирании его таланта. Только в стихотворении «Грусть», известном читателям нашего журнала[12 - Стихотворение «Грусть» и упоминаемое дальше стихотворение «Черные глаза» были напечатаны Белинским в «Московском наблюдателе», 1838, ч. XVI, март, кн. 2.], виден прежний Полежаев, с его бойким, разгульным стихом и неизменною грустью… В пьесе «Черные глаза», которой половина тоже напечатана в «Наблюдателе», искры поэзии сверкают сквозь массу грубой руды; вторая половина ее – голая риторика. В «Кориолане», поэме, заключающей в себе более трехсот стихов, не наберется и десяти поэтических стихов. Из уважения к памяти поэта издателям не следовало бы помещать таких пьес, как «Автор и читатель» – пьеса, исполненная грубого и тупого остроумия. Замечательно в «Арфе» стихотворение «Баюшки-баю», невыдержанное, местами дико-грубое, но местами же и превосходное.

         В темной горнице постель;

         Над постелью колыбель;

         В колыбели, с полуночи,

         Бьется, плачет что есть мочи

         Беспокойное дитя.

         Вот, лампаду засветя,

         Чернобровка молодая

         Суетится, припадая

         Белой грудью к крикуну —

         И лелеет, и ко сну

         Избалованного клонит,

         И поет и тихо стонет…[1 - Не понимаем, для чего автор прибавил к этим прекрасным и полным стихам следующие два плоские стиха:На чувствительный напев{13}Девяностолетних дев? —]

За этими стихами следует песня самого дурного тона, где нянька называет ребенка и буяном и пострелом; и в то же время желает ему быть генералом; но окончание пьесы – в высшей степени поэтическое.