|
Морозов не выпячивал своего горя — он довольно логично рассуждал о том, что интерес к его зятю и его друзьям после такого провала должен стать еще больше, что спецслужбы никогда не отказываются от своих планов, и что вряд ли в России они (то есть заложники) смогут чувствовать себя спокойно, и ни разу не затрагивал тему гибели своей жены, но в его внешне спокойном голосе было столько боли, что Кириллов еле сдерживал скопившиеся в уголках глаз слезы. И то и дело сглатывал подкатывающий к горлу комок. … — Нет, деньги я не возьму… Я стар, одинок, и мне ничего не надо… — без тени возмущения в голосе произнес старик, когда увидел в его руках пухлый конверт с пачкой банкнот. — Спасибо за желание помочь… — Вам нужно лечиться… Услуги больниц в Москве не дешевы… — попробовал было настоять Кириллов, но быстро понял, что это бесполезно: — А зачем? Зачем лечиться? Моей Нелли уже не вернешь… Для кого мне жить? — У вас дочь, зять, внучка… — Где? Я их часто вижу? — вырвалось у Сергея Михайловича. — Я отжил свое, и меня тут уже ничего не держит… Если хочешь помочь — помоги семье того паренька, который пытался спасти нас всех, и родителям его ученика… Вот им будет действительно тяжело… — Я помогу всем… — убирая конверт во внутренний карман куртки, Кириллов выдержал тяжелый взгляд старика, и, подумав немного, добавил: — В Москве вас будет ждать мой человек. Скажет, что от Кириллова. Он устроит вас в больницу и сделает все, что от него потребуется… Он знает, как со мной связаться. И привезет вам телефон, на который сможет позвонить ваша дочь. Если что понадобится — звоните мне или ему. А через недельку — полторы я буду в Москве сам, и вас обязательно навещу… — Что с Марком, сынок? — пропустив мимо ушей последнюю фразу, старик испытующе посмотрел Кириллову в глаза. — И как там моя дочка? — Их достать не удалось. Есть небольшие проблемы, но, я надеюсь, что вскоре ребята их решат и смогут навестить вас лично… — Ты мне не лжешь? — То, что отпустили и вас, и меня — полностью их заслуга… — вырвалось у Кириллова. — Тебя… тоже? — оживился было Морозов, но, видимо, вспомнив о гибели супруги, снова сник… — Тогда… ясно… Ладно, не буду тебя задерживать… Ты, наверное, хочешь побеседовать с остальными? — Да… — не стал отпираться Кириллов. — Хочу. — Спасибо. И береги тебя Бог… …Слушать рассказ Галины и представлять то, что видела девчушка, было страшно: перед глазами Кириллова возникали картины ночного океана, вспышки выстрелов из винтовки и еле видимые с яхты буруны разрезаемой скутером океанской глади. Глядя в абсолютно сухие глаза так много пережившего ребенка, Михаил Вениаминович неожиданно почувствовал в себе желание убивать. Тех, кто смог выстрелить в спину уплывающему на водном мотоцикле ребенку. Тех, кто расстрелял две обоймы в раненого Соловья, пытавшегося прикрыть собой ученика. Тех, кто, убив жену Морозова, хладнокровно взрезал ей живот, чтобы не всплыла, привязывал к ногам тяжеленные гантели и сбрасывал за борт. Тех, кто стрелял в старика и кто бил ногами в живот эту повзрослевшую за одну ночь девочку… — А потом они сбежали, как трусы… — презрительно скривив губы, говорила она. — Включили радио, передали сигнал SOS, и уплыли хрен знает куда… — Что за выражения, доча? — автоматически перебила ее мать, но тут же замолчала. |
