|
Тех, кто смог выстрелить в спину уплывающему на водном мотоцикле ребенку. Тех, кто расстрелял две обоймы в раненого Соловья, пытавшегося прикрыть собой ученика. Тех, кто, убив жену Морозова, хладнокровно взрезал ей живот, чтобы не всплыла, привязывал к ногам тяжеленные гантели и сбрасывал за борт. Тех, кто стрелял в старика и кто бил ногами в живот эту повзрослевшую за одну ночь девочку… — А потом они сбежали, как трусы… — презрительно скривив губы, говорила она. — Включили радио, передали сигнал SOS, и уплыли хрен знает куда… — Что за выражения, доча? — автоматически перебила ее мать, но тут же замолчала. Видимо, сообразив, что такие мелочи ее дочь уже не взволнуют. — Нас нашел пограничный катер… Потом всех таскали на допросы, пытались поймать на противоречиях — видимо, искали среди нас сообщников похитителей. А эта сука Карина уплыла вместе со своими друзьями. — Какая Карина? — не понял Кириллов. — Да тварь одна. Приехала с нами, типа, тоже отдыхать, а на самом деле сливала информацию бандитам… — подала голос затихшая было мать Гали. — Удавила бы эту сволочь… — Скажи, Галя, а ты уверена, что погиб и Соловей, и Кошкин? Девочка потерла лицо ладонями, посмотрела Кириллову в глаза, и тихо прошептала: — Их топили так же, как жену Сергея Михайловича. Я видела своими глазами. Кошаку обе пули попали в спину. Одна — куда-то под правую лопатку, а вторая, кажется, перебила позвоночник. А в Геннадия Михалыча попали раз двадцать… Он стреляли даже тогда, когда стало ясно, что он убит… — промолчав почти минуту, вдруг прошептала Галина. — Я… смотрела, и не могла пошевелиться… и не смогла заорать или заплакать… у меня словно отнялось все тело, и… я до сих пор проклинаю себя за трусость… Прыгни я на спину снайперу — они смогли бы уйти… И выжить… Мама, какая я дура-а-а… Для того, чтобы успокоить расплакавшуюся девочку, пришлось позвать медсестру, и через полчаса, когда бледный, как смерть, ребенок, забившись в угол кресла рядом с матерью, красными от слез глазами смотрел куда-то на летное поле, Кириллов смог поговорить и с ее родителями. Его аргументы оказались достаточно весомыми, и через несколько минут уговоров мама девочки, пряча глаза, убирала оба конверта с деньгами в потертую «парадно-выходную» сумочку, которой, по прикидкам Михаила Вениаминовича, должно было быть как минимум лет пятнадцать. — Я схожу в его школу сразу же после прилета! — тараторила она, видимо, пытаясь скрыть стеснение. — Думаю, что директор школы мне поможет… Мы передадим деньги, вы не сомневайтесь, ладно? — Большое спасибо… Я не сомневаюсь… Передайте директору школы, что к матери Соломина я приеду сам, ладно? — тяжело встав, Кириллов оглядел сидящих вокруг жертв «террористов», и, попрощавшись со всеми, двинулся в сторону выхода… — Мишенька! Ты куда, мальчик мой? — визг возмущенной до глубины души тещи заставил его вздрогнуть. — А поговорить с мамой? Ты что, сынуля, не соскучился? Дождавшись, пока вырвавшаяся из-под опеки офицера GIGN женщина добежит до него, Кириллов устало посмотрел на возмущающуюся родственницу, и, жестом заставив ее замолчать, пробормотал: — Позвоните дочери. Соскучилась она. Кстати, мы с ней разводимся. Прощайте… И зашагал прочь… Глава 44. |
