|
- И в своем безумии, - продолжал старик, - он, видно, не может уйти от этой сцены и часто повторяет слова, которые сказал ему ваш отец. - А, так вот почему маркиза старается не оставлять его одного! - И вот почему она стремится держать подальше от него Эммануила и Маргариту, уверяя, будто отец не хочет их видеть. - Бедная сестренка! - сказал Поль с выражением удивительной нежности на лице. - Как она может принуждать ее выйти за этого низкого человека, Лектура! - Да, но этот низкий человек увезет Маргариту в Париж, Эммануилу поможет стать командиром драгунского полка, и тогда маркизе нечего уже будет бояться своих детей. Тайна ее останется между двумя стариками, которые завтра... даже нынче ночью... могут умереть, а могила безмолвна. - Но я, я! - Вы? Никто даже не знал, живы ли вы: пятнадцать лет, с тех пор как вы убежали из Селькирка, о вас ничего не было известно. И разве не могло случиться, что какое-нибудь обстоятельство помешало бы вам приехать сюда? О, она вас не забыла... но она надеется... - Ашар, неужели ты думаешь, что моя мать?.. - Виноват, ваша правда, - сказал Ашар. - Нет, я ничего не думаю, это я так, забудьте... - Да-да, поговорим лучше о тебе, об отце. - Вы догадались, конечно, что последняя воля его была в точности исполнена. Фильд через три дня после дуэли приехал за вами. С тех пор прошел двадцать один год, и я каждый день молил Бога, чтобы вы в назначенный день пришли ко мне, в мой дом. И вот вы здесь, и он ожил в вас... Я снова его вижу, говорю с ним... - А тогда - он точно был мертв? Не вздохнул?.. Без малейшей надежды?.. - Нет, надежды не было никакой... Я принес его сюда... положил вот на эту постель, где вы родились, запер дверь, чтобы никто не вошел в дом, и сам пошел рыть могилу. Возвращался я с трепещущим сердцем: мне казалось, что во время моего отсутствия... хотя это было бы чудом... жизнь возвратилась, что он приподнимется на постели и заговорит со мной. Я вошел сюда... чуда не произошло! Он был мертв! Старик, взволнованный воспоминаниями, на несколько минут замолчал, только слезы текли по его темному, покрытому морщинами лицу. - Ты отдал ему последний долг? - спросил Поль, рыдая. - Благородный человек, дай мне поцеловать руки, которые предали земле тело моего отца. И ты был верен его могиле, как верен был ему при жизни? И ты двадцать лет стерег его прах, ты не отходил от него, чтобы хоть слезы верного слуги падали на его безвестную могилу? О, как ты великодушен! Благослови меня, - попросил Поль, падая на колени, - ведь отец уже не сможет благословить меня. |
