– От тебя у меня тесто не всходит, стаканы лопаются, а теперь ты еще и на птиц покусился. Посмотри, от твоего рева гнезда с деревьев посыпались! – в притворном гневе крикнула она.

Дэл мигом преобразился. Он стал похож на влюбленного медведя. Подковыляв к ней, он неловко ее облапил, поцеловал и потащил за собой.

– Берген, познакомься с моей супругой. Трив, это Берген, мой старый друг. Ярким лучом далекого прошлого он снова ворвался в мою жизнь. Он восполнил меня, и наконец‑то я обрел целостность.

– Ты и так уже полон, дальше некуда, – проворчала Трив.

– Я женился на ней, – сказал Дэл, – потому что мне нужен человек, который бы постоянно повторял, какой я ужасный маляр.

– Не то слово. Просто кошмар какой‑то! Лучше всех.

Из великих разве что Рембрандт еще способен потягаться с нами! – И Трив игриво пихнула Дэла в плечо.

«Я больше не выдержу, – подумал про себя Берген. – Это не Дэл. Слишком дружелюбен, чересчур радуется жизни. Кто эта женщина, которая позволяет себе такие вольности с моим великим другом? И кто этот довольно ухмыляющийся толстяк‑самозванец?!»

– Да, мои полотна, – спохватился Дэл. – Пойдем, я покажу их тебе.

Именно эти полотна, развешанные по стенам, окончательно убедили Бергена, что перед ним действительно Дэл.

Да, голос за его плечом звучал по‑прежнему весело и принадлежал уже пожилому человеку. Но картины, мазки кисти, переливы красок, полутона – вот где скрывался настоящий Дэл. Они были рождены болью и кровью рабского труда в поместье Бишопов; однако теперь они были исполнены спокойствия, прежде Дэлу не свойственного. И все же, глядя на них, Берген осознавал, что эта безмятежность всегда присутствовала в них – просто она ждала подходящего мига, чтобы вырваться на свободу.

В полотнах было кое‑что и от Трив.

За обедом Берген с некоторым стыдом признался ей, что да, он и есть тот самый человек, который создал все эти города.

– Весьма впечатляюще, – кивнула она, ставя букетик полевых цветов в вазу.

– Моя жена ненавидит города, – сказал Дэл.

– Насколько я помню, ты от них тоже не в восторге.

Дэл было расхохотался, но потом вспомнил, что сначала неплохо бы проглотить то, что в данный момент находилось во рту:

– Берген, друг мой, я выше этих материй.

– Следовательно, – незамедлительно отреагировала Трив, – материи эти весьма прочны, раз способны выдерживать твой вес.

Дэл улыбнулся, снова облапил жену и сказал:

– Во время еды не смей даже заикаться насчет моего веса, Худющая. Это портит мне весь аппетит.

– Так, значит, ты изменил свое мнение насчет городов?

– Все города – мрачные, уродливые создания, – объяснил Дэл. – Я отношусь к ним как к огромным сточным канавам, которые убивают все в округе. Когда на планету, которая может вместить всего лишь пятнадцать миллионов населения, набивается пятнадцать миллиардов человек, надо же куда‑то сливать отходы. Вот и начинаешь нагромождать металлические плиты друг на друга, и деревья постепенно вымирают. Под силу ли мне остановить прилив?

– Конечно, – кивнула Трив.

– Она безгранично верит в меня. Нет, Берген, я закончил войну с городами. Городские жители покупают мои картины и дают мне возможность жить в роскоши, писать изумительные полотна и спать с красавицей женой.

– Раз уж я такая красавица, почему ты еще не написал мой портрет?

– Не в моих силах установить во Вселенной справедливость, – продолжал Дэл. – Я всего лишь могу писать Кроув. Я пишу его таким, каким он был до своей гибели, до того, как его смердящий труп получил прозвище Капитолий.