Даже притом что половина бахромы свисала с шали в виде ниток, похожих на волосы русалки, это была самая что ни есть изысканная rebozo с пятью tiras , изделие, в котором сочетались полоски цвета ириса, лакрицы и ванили, всё в черных и белых крапинках – вот почему такой узор называется caramelo. Шаль была гладкой и мягкой, прекрасного качества, невесомая, а потрясающей работы бахрома напоминала о залпах фейерверков на поле подсолнухов, но продать ее было совершенно невозможно из за незаконченной rapacejo . В конце концов о шали забыли, и Соледад разрешили играть с ней.

После внезапной смерти Гильермины Амбросио почувствовал потребность жениться еще раз. У него были ребенок, его дело и жизнь впереди. Он завязал отношения с вдовой пекаря. Но, должно быть, в его жизни наступила черная полоса, и эта чернота проникла в сердце Амбросио Рейерса. А иначе как еще объяснить его темные дела? Его новая жена, горькая женщина, выпекавшая из теста имбирных поросят, сахарные ракушки и маслянистые рожки, украла у него всю его сладость.

Потому что, по правде говоря, вскоре после женитьбы Амбросио Рейерс утратил интерес к дочери и поступил как человек, помнящий вкус сладкого, но более не жаждущий его. С воспоминаниями было покончено. Он забыл о том, как некогда любил свою Соледад, как ему нравилось сидеть рядом с ней на солнышке в дверном проеме, о том, что ее макушка пахла теплым ромашковым чаем и что этот запах делал его счастливым. Как он любил целовать родинку на ее левой ладони со словами: «Эта маленькая родинка моя, правда?» Как, когда она просила несколько centavos на chuchuluco, он отвечал: «Это ты моя chuchuluco», и делал вид, будто сейчас съест ее. Но пуще всего сердце Соледад разбивало, что он никогда больше не спрашивал у нее: «А кто моя королева?»

Он больше ничего этого не помнил – может ли такое быть? Это похоже на сказку «Снежная королева», маленькие осколки зеркала тролля попали ему в глаз и в сердце, и он чувствовал лишь легкую боль, когда думал о своей дочери. Если бы только он думал о ней чаще, то, может, зло вышло бы из него вместе со слезами. Но Амбросио Рейес, когда дело доходило до болезненных мыслей, поступал как и большинство людей. Он предпочитал вообще не думать. И тем самым позволял своей памяти становиться все более грязной и слабой. Как коротка жизнь и как долги сожаления! И ничего с этим не поделаешь.

Бедная Соледад. У нее было детство без детства. Она никогда больше не узнает, каково это, когда отец держит тебя на руках. Некому было что то посоветовать ей, погладить ее, назвать ласковым словом, успокоить или спасти. Никогда больше ее не коснутся любящие материнские руки. Она не почувствует на своей щеке ее мягкие волосы, а только бахрому незаконченной шали, и нервные пальцы Соледад вновь и вновь сплетают эту бахрому, расплетают и опять сплетают. «Прекрати!» – кричит ей мачеха, но ее пальцы никогда не перестают делать это, даже когда она спит.

Она была тридцатью тремя килограммами горя, когда ее отец отослал ее к своей двоюродной сестре, живущей в Мехико. «Это ради твоего же блага, – сказал он. – Ты должна быть благодарна мне». В этом убедила его новая жена.

– Не плачь, Соледад. Твой папа просто думает о твоем будущем. В столице у тебя будет больше возможностей, ты получишь образование, встретишь там людей получше, чем здесь, сама увидишь.

Так что эта часть истории, будь она fotonovela или telenovela, могла бы получить название Solamente Soledad, или Sola en el mundo, или Это не моя вина, или же Historia  моей жизни.

Незаконченная caramelo rebozo, два платья и пара стоптанных туфель. Вот что получила она на прощание, да еще отец сказал: «Пусть Господь позаботится о тебе», и она поехала к его кузине Фине в столицу.

Соледад будет помнить слова отца.