|
Град молниеносных, точных ударов выплеснулся на Лениных обидчиков. Поначалу те выкрикивали угрозы, пытались сбить парня с ног, но он мастерски уворачивался и бил, бил руками и ногами, переворачивал тела в воздухе и добивал, угрозы сменились воплями, стонами, и тут уж вовсе ничего нельзя было сообразить. Лена лишь поняла, что ее выручили, спасли, что больше ей ничто не грозит, и стояла, трясясь от пережитого страха. Разбросав молодчиков, парень сунул ей в руки ее очки, втолкнул в машину, а сам бросился собирать с тротуара уцелевшие банки и коробки, и через несколько секунд красная машина уже мчалась по Говорухинскому проспекту, сопровождаемая запоздавшими милицейскими свистками и сиренами; наступил блаженный покой, и слезы брызнули из Лениных глаз.
– Не реви, – сказал спаситель, улыбнувшись. – Все хорошо, Рыжая. Все плохое уже кончилось. Лена постаралась взять себя в руки, дружелюбный тон его действительно подводил черту подо всем плохим, она протерла носовым платком стеклышки чудом уцелевших очков и посмотрела на незнакомца. – Спасибо вам, – проговорила она едва слышно. Тут только до нее стал доходить смысл его слов. «Рыжая»?.. Да, он сказал «Рыжая»… так и сказал… Так ее дразнили в школе, а теперь… Рыжей она уже давно не была – перекрасила волосы в темно‑каштановый цвет давно, еще в десятом классе. – Не за что, – просто ответил парень, выровняв руль после крутого поворота. – Судьба у меня такая – тебя спасать. А от судьбы, говорят, не уйдешь. Куда ехать‑то? Лена посмотрела на него еще раз, теперь уже пристально, изучающе, но – нет, ничего знакомого в суровом, загорелом лице с двумя заметными шрамами не увидела. «Судьба у меня такая – тебя спасать»… Почему судьба? Ее никто ни от кого не спасал – не от кого было; непривлекательная девчонка, потом девушка, женщина никогда не попадала в ситуации, подобные нынешней, разве только в школе ее дразнили… Ну да! да!.. Однажды мальчишка подрался из‑за этого со старшеклассником, было это, кажется, в седьмом классе, его звали… – Слава?! – выпалила она инстинктивно. Так его называл только один человек – мать, да вот еще Рыжая отдавала предпочтение второй составляющей его имени Влади‑Слав. – Точно! – засмеялся он. – Слава. Он же Влад. Он же Мехов. А тебя как?.. Я уж и не помню. Ленка, что ли? – Да, Ленка! – улыбнулась она. – Тебя не узнать совсем. Сколько ж это лет прошло? Ты ведь ушел потом из школы… в ПТУ, да? Он не стал уточнять, что ПТУ называлось колонией для трудновоспитуемых подростков. – Тринадцать лет. – Как же ты меня узнал? – Случайно. Так куда мы едем‑то? Она близоруко огляделась, хотя ей стало совсем безразлично, куда ехать, нахлынувшие детские воспоминания компенсировали стресс. – Мне на Бажова. Он присвистнул, остановился и, пропустив «Волгу», развернулся посреди Литейной. – Что ж ты молчала? Ну, поехали на Бажова. – Да нет, тут я сама, троллейбусом… – Ладно, сама она! Влипнешь еще куда‑нибудь. Мужу скажи, чтобы одну не отпускал. – У меня нет мужа. На это он ничего не сказал, выехал на Металлистов и погнал напрямую к горсовпрофу. – Как ты жил? – спросила Лена, желая продолжить разговор с мальчишкой из детства. – Школу помнишь? Она пожалела, что не видит за очками его глаз. – Школу помню. А жил как все. Работал, служил, снова работал. Ты лучше о себе расскажи. – Это долго, – улыбнулась Лена. – Встретиться бы как‑нибудь еще? У меня уже никого не осталось в этом городе, я теперь живу в Москве. |
