Продолжение материнской сказки ничего хорошего не сулило: мечты у Влада не было. Говорить больше было не о чем, и он чертыхался про себя, проклиная Панича и Мещанинова и все на свете, что стояло за их «случайной» встречей. Вдруг в голову пришла бредовая идея рассказать ей обо всем, он подумал даже, что это было бы для него выходом из лабиринта, хотя почти наверняка и падением в море. И словно в подтверждение последнего, в зал вошел телохранитель Панича Монгол.

Влад настолько привык видеть его рядом с шефом, что ему показалось, будто в зале находится и Панич, и он стал внимательно, столик за столиком, изучать зал. Но Панича не было и не могло быть – старик предпочитал построенное на его деньги «Тридорожье». Монгол прошелся по залу, увидел Влада, но тут же отвернулся, словно не узнал. Поговорив о чем‑то с метрдотелем, он вышел.

– …и еще помню, как я пришла первого сентября в восьмой класс и все искала тебя. Я ведь тебя почти не знала. Но ты больше в школу не ходил. Потом мне рассказала Сима… ты помнишь Симу?.. красивая такая евреечка с косой… рассказала, что умерла твоя мама и что ты учишься в интернате или ПТУ… нет, в ПТУ, кажется, брали после восьмого?.. Влад!.. Эй, ты слушаешь меня?

Влад проводил взглядом Монгола и вернулся к ней, ухватив последнюю фразу:

– Да, да, конечно! Давай выпьем?

– Я уже совсем пьяная.

– А ты ешь, не стесняйся, – он положил ей в тарелку рыбы, полил белым соусом, придвинул судок с грибами. – Вот, очень хорошее вино… как его… «Черные глаза». Вот жулики! Я же заказывал «Карие глаза», – специально для тебя.

Лена смеялась, подкладывала еду ему, пробовала вино и стреляла глазами по сторонам, потому что все ей было интересно; в ресторане она была всего два раза в жизни – один раз с отцом и матерью незадолго до ее кончины, когда родители решили отметить двадцатилетие своего супружества, другой – с мужем Сергеем, в день защиты его кандидатской. Она смотрела на все глазами матери‑одиночки, работающей на ставку с четвертью для того, чтобы скрыть за работой свою несвободу.

– У меня был друг, – неожиданно заговорил Влад. – Один друг, другого не было и уже не будет. Мы с ним в детдоме были вместе, куда я попал после нашей школы и… Потом на улице зарабатывали где придется и подворовывали иногда. Расстались на два года армии, потом встретились снова. Вместе работали, тренировались. А недавно он… умер. Больше у меня никого нет, понимаешь? Сестра была Лидка… уехала в Москву. Приезжала тут как‑то, требовала деньги за материн дом. Была и нет. Он, Саня, роднее был, понимаешь?..

– Понимаю, – проговорила Лена растерянно, не ожидая такого откровения.

– Да нет, это я так, – посмотрел он ей в глаза, и она вдруг увидела, как теплые угольки в них потухли, сменились безжизненным, злым холодом. – У него осталась жена… вдова… с маленькой дочкой Женькой, она моя крестница, я в Троицком соборе ее крестил. Давай мы с ними за ягодами поедем? Ну его, этого Вершкова.

– Конечно, ну его! При чем тут вообще Вершков? У них с отцом свои дела…

– А у меня с ним – свои. Я ему внимательно расскажу еще, где его место!

Лена улыбнулась:

– Как это «внимательно расскажу»? Так не говорят… но мне нравится. Раз можно внимательно слушать, значит, можно и внимательно рассказывать.

Влад не слышал.

– Помянем моего друга Саню Земцова. Извини. Я теперь за каждым застольем его поминать буду. На всех праздниках и на собственной свадьбе. Мне без него паршиво на свете.

Он выпил залпом, она выпила тоже, даже не почувствовав вкуса вина: фамилия Земцов, которую часто упоминали газеты, заставила ее по‑другому посмотреть и на Влада, и на его жизнь, и на их встречу.