Изменить размер шрифта - +

   -  Нет,  я  ставлю  им  в  вину,  что  они  проявили  своим  поведением
непозволительное неуважение к спокойствию  хозяйки  дома,  в  котором  они
затеяли свой спор, - ответила Лидия. - Впрочем, мужчины так редко приносят
в жертву свою природную грубость требованиям общежития, что, право, нельзя
особенно винить их обоих. Ведь вы,  кажется,  не  сторонница  условностей,
миссис Хоскин?
   - Я не защищаю условности, но все же я сторонница хорошего тона.
   - Вы думаете, что тут есть какая-нибудь разница?
   - Я чувствую, что тут есть разница, - с  достоинством  ответила  миссис
Хоскин.
   - И я также, - сказала Лидия. - Но вряд ли можно требовать  от  других,
чтобы они считались с нашими субъективными мнениями и чувствами. Не правда
ли?
   С этими словами она отошла в другую часть комнаты, не дожидаясь  ответа
миссис Хоскин. Все это время Кэшель одиноко стоял все  на  том  же  месте,
посреди залы. Много глаз с навязчивым любопытством  разглядывали  его,  но
никто  с  ним  не  заговаривал.  Женщины  смотрели  на  него  с  напускной
холодностью, чтобы их не заподозрили, будто они восхищаются его смелостью,
а мужчины - с недоброжелательством. С тех пор, как Байрон увидел  в  толпе
гостей Лидию, чувство самоуверенности и довольство собой сменилось  в  нем
тягостным ощущением, что он наделал глупостей и скомпрометировал себя в ее
глазах. Он чувствовал себя теперь униженным и жалким.  Как  у  большинства
людей его профессии, расстроенные чувства легко вызывали в нем слезы.  Они
уже обжигали его горло, и ему неудержимо хотелось забиться  куда-нибудь  в
темный угол, чтобы облегчить свое неожиданное горе, когда к  нему  подошел
лорд Вортингтон.
   - Я и не знал, что вы такой записной оратор,  Байрон.  Как  только  вам
надоест ваша профессия, смело поступайте в пресвитеры.
   - Я не хочу вовсе менять своего призвания, - угрюмо ответил Кэшель, - и
я так хорошо знаю тон, каким следует говорить с  дамами  и  джентльменами,
как и свое собственное ремесло. Не беспокойтесь обо мне,  милорд.  Я  умею
вести себя.
   - Конечно, конечно, мой друг, - покровительственно произнес Вортингтон.
- Всякий видит по вашим манерам и словам, что  вы  джентльмен:  это  видно
даже на арене. Иначе я не посмел бы привести вас сюда.
   Кэшель недоверчиво покачал головой, но, в  сущности,  был  доволен.  Он
думал, что ненавидит лесть. И в самом деле, скажи ему лорд Вортингтон, что
он первый боксер Англии, - каким он, вероятно,  и  был,  -  он  бы  сурово
оборвал его. Но ему сейчас слишком хотелось верить  в  лживые  комплименты
его манерам, поэтому он не усомнился в искренности слов лорда. Тот заметил
это и, довольный произведенным маневром и своим собственным тактом,  пошел
на поиски миссис Хоскин,  чтобы  напомнить  ее  обещание  представить  его
знаменитой пианистке.
   Кэшель решил, что ему лучше всего уйти отсюда незамеченным. Лидия  была
окружена группой мужчин, с которыми она разговаривала  по-немецки.  Кэшель
же чувствовал себя неспособным говорить об ученых вещах даже по-английски;
к тому же он был уверен, что она сердится на него за обиду, причиненную ее
двоюродному брату, который в это время о чем-то серьезно беседовал с  мисс
Гофф.
Быстрый переход