Теперь то понятно, чьих рук это дело — это след прилива, впечатляет.

А и действительно — вода то прибывает, там, где костёр горел, уже волны плещутся.

Залезаем в машины и гоним изо всей мочи, только прибрежная галька из-под колёс летит в разные стороны. Прилив продолжается, едем уже по воде, вода поднимается, всё выше, выше. Надсадно гудят моторы — на последнем издыхании успеваем заехать в спасительный ручей, уходим метров на двести вверх по его руслу, останавливаемся.

Пашка вываливается из кабины, смахивает пот со лба:

— Ф-у-у, успели. Минут на десять бы поздней тронулись, и всё — кранты деревушке вышли бы!

Выясняется, что ручей этот и не наш вовсе. До нужного — ещё километров десять.

Дожидаемся отлива, подъезжаем к ручью с поэтическим названьем «Жаркий».

Обезъян делит коллектив поровну, расставляет по разные стороны русла, выдаёт по дюжине пустых холщовых мешков, поясняет:

— В мешки рыбу складывать будете.

«Урал» отъезжает метров на триста, разворачивается, разгоняется на мелководье, и, подняв тучу брызг, на большой скорости въезжает в ручей. Ручей то не широкий, чуть-чуть автомобиля шире будет, а кета, как выяснилось, уже на нерест в него зашла.

Шурует «Урал» по ручью со страшной силой, что делать рыбе прикажите? Правильно, только одно и остаётся — на берег выбрасываться. Идём это мы по берегам ручья — рыбу в мешки складываем. Да, на такой рыбалке я ещё не был.

Часа через четыре благополучно добрались до лагеря. Оказалось, что напрасно мы столько рыбы с собой привезли, соли то на участке и нет совсем — завхоз, сука злая, запил в Певеке, вот со жратвой и облом полный вышел. Часть рыбы пожарили (без соли), икрой

несолёной знатно — до поноса сильнейшего — обожрались. Но большую часть всё же выбросить пришлось. Жалко — а что сделаешь? Хозяйственный Шурик, впрочем, несколько рыбин подвесил под выхлопную трубу ДЭЗ-ки.

— Вкусно, однако, — нахваливал потом Шурик получившееся блюдо, незаметно сплевывая в сторону.

Но компаньонов у него не нашлось, никто не захотел есть совершенно пресную рыбу, воняющую солярой.

Но с едой, действительно, было тоскливо, каждый день одно и тоже — несолёные макароны с тушёнкой, каменные пряники, красная (опять таки — несолёная) икра и несладкий чай-жидок. А некоторые и вовсе предпочитали не давится пресными макаронами — довольствовались тушёнкой с пряниками — деликатес, для тех, кто понимает, конечно. Уху ещё иногда варили, да без соли, и она шла как-то не особенно.

И вот так — полтора месяца, какие уж тут шутки?

Ну, а что непосредственно работы касается, то ничего особенного — работа как работа.

Скважина вначале неглубокая была — метров двести всего. В начале смены поднимаем снаряд, разбивая его на штанги раздельные, керн пород горных извлекаем, в ящики специальные складываем, если надо — коронку буровую меняем, обратно снаряд в скважину опускаем, бурить начинаем. Работа вроде бы простая, но вспотеть крепко пару раз успеваешь запросто. Часа два бурим, и опять спуск-подъём следует. Между спуском-подъёмом помощник бурильщика вроде бы свободен. Но с Шуриком этот номер не проходит. После первого же спуска-подъёма отвёл он меня за здание буровой, а там — гора старых ржавых труб лежит.

Вот, — говорит Шурик, — надо, однако, всё это железо на части составные, однако, разбить:

трубы — отдельно, переходники — отдельно, муфты разные там — отдельно.

— А зачем это? — Спрашиваю.