Монах молча наклонился и достал запятнанные кровью плети. Епископ снял рясу и нижнюю рубашку, сплетенную из оловянной нити и шершавую, как
терка. Отец Антонио, зная, что епископ обычно поддевает под рясу власяницу, ужаснулся, увидев это страшное орудие умерщвления плоти, но в то же
время почувствовал благоговейный трепет. Без сомнения, он видел перед собой святого. И решил, что должен отразить этот подвиг в своей книге.
Спину епископа покрывали шрамы от бичеваний, которым он подвергал себя не реже раза в неделю, и незажившие язвы.
Он уперся руками в стену и застыл. Секретари нехотя подняли плети и один за другим опустили их на кровоточащую плоть. При каждом ударе епископ
вздрагивал, но ни единого стона не сорвалось с его побелевших губ. Получив дюжину ударов, он упал на пол, потеряв сознание. Монахи подняли его,
осторожно перенесли на кушетку, брызнули в лицо водой, но епископ не приходил в себя. Испугавшись, отец Антонио послал второго секретаря за
доктором и велел сказать братьям-монахам, чтобы те ни в коем случае не беспокоили епископа. Он омыл иссеченную спину, озабоченно прощупал слабый
пульс. Некоторое время отец Антонио думал, что епископ умирает, но, наконец, тот открыл глаза и, через мгновение вспомнив, что произошло,
попытался улыбнуться.
— Как же я слаб. Я лишился чувств.
— Не разговаривайте, мой господин. Лежите тихо.
Но епископ приподнялся на локте.
— Дай мне рубашку.
По телу отца Антонио пробежала дрожь от одной мысли об этом орудии пытки.
— О, мой господин, вам нельзя надевать ее.
— Дай мне рубашку.
— К вам придет доктор. Вы же не хотите, чтобы он увидел вас облаченным в это ужасное одеяние.
Епископ упал на кушетку.
— Дай мне мой крест, — проговорил он.
Наконец появился доктор, велел пациенту оставаться в постели и обещал приготовить лекарство. Он прислал успокоительную микстуру, и, выпив ее,
епископ быстро заснул.
16
На следующий день, несмотря на протесты отца Антонио, епископ поднялся, отслужил мессу и занялся обычными делами.
После полудня пришел монах, чтобы сказать, что дон Мануэль ждет в монастырской приемной и хотел бы с ним переговорить. Предположив, что брат
решил навестить его, узнав, что он заболел, епископ попросил монаха поблагодарить гостя и передать, что неотложные дела не позволяют принять его
у себя. Монах вернулся с известием, что дон Мануэль отказался уйти, не переговорив с братом. Со вздохом епископ попросил монаха привести дона
Мануэля. Со времени приезда в Кастель Родригес он старался как можно реже встречаться с ним. Коря себя за недостаток великодушия, дон Бласко не
мог перебороть неприязнь, которую испытывал к этому тщеславному, грубому и злому человеку.
Вошел дон Мануэль, разодетый в дорогие одежды и пышущий здоровьем, презрительно хмыкнул, оглядев голые стены кельи. Епископ указал ему на
табурет.
— Нет ли у тебя чего-нибудь поудобнее? — недовольно пробурчал дон Мануэль.
— Нет.
— Я слышал, ты заболел.
— Легкое недомогание. Сейчас я совершенно здоров.
— Это хорошо.
Наступило долгое молчание.
— Ты хотел поговорить со мной, — сказал, наконец, епископ.
— Да, брат. Похоже, что вчерашним утром ты потерпел неудачу. |