|
Похоже, что вчерашним утром ты потерпел неудачу. — Будь добр, Мануэль, скажи, зачем я тебе понадобился. — С чего ты взял, что именно ты можешь излечить девушку? — Я получил божественное подтверждение того, что девушка сказала правду, и, хотя и считал себя недостойным, взял смелость исполнить волю святой девы. — Ты ошибся, брат. Тебе следовало допросить ее более тщательно. Святая дева сказала, что ее излечит сын дона Хуана де Валеро, который лучше всех служил богу. Почему ты решил, что речь идет о тебе? Не руководило ли тобой недостойное христианина высокомерие? Епископ побледнел: — Что ты имеешь в виду? Девушка говорила о том, что святая дева прямо указала на меня. — Девушка невежественна и глупа. Она действительно решила, что речь шла о тебе. Во-первых, потому что ты — епископ, а во-вторых, жителям этого городка слишком часто твердили о твоей святости. Епископ мысленно взмолился господу богу, чтобы тот помог ему сдержать злость, вызываемую у него самодовольством дона Мануэля. — Но откуда ты узнал истинные слова девы Марии? Дон Мануэль довольно хмыкнул: — У девушки есть дядя, Доминго Перес. Кажется, мы знали его в детстве. А ты, если не ошибаюсь, учился с ним в семинарии. Епископ согласно кивнул. — Доминго Перес — пьяница. Он ходит в таверну, где ужинают мои слуги. Он познакомился с ними, несомненно, для того, чтобы выпить за их счет. Вчера он нализался до чертиков. Естественно, они говорили об утренних событиях, ибо твое фиаско, брат, обсуждается на всех перекрестках. Доминго, оказывается, не ждал другого исхода и хотел предупредить тебя, но его не пустили в монастырь. И в точности повторил моим слугам то, что сказала его племяннице святая дева. Доводы дона Мануэля смутили епископа. Он не знал, что ответить. В глазах брата он видел откровенную насмешку. — А тебе не приходило в голову, брат, — продолжал дон Мануэль, — что речь шла обо мне? — О тебе? — Епископ не верил своим ушам. Если бы он мог смеяться, то расхохотался бы ему в лицо. — Почему это удивляет тебя, брат? Двадцать четыре года я служил моему королю. Бессчетное число раз рисковал жизнью, и мое тело покрыто боевыми шрамами. Я страдал от голода и жажды, пронизывающего холода проклятых Нидерландов и удушливой жары африканских пустынь. Ты сжег на кострах пару дюжин еретиков, а я, во славу господа, убивал их тысячами, разрушал дома и сжигал посевы. Я предавал мечу цветущие города, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. По телу епископа пробежала дрожь. — Святая палата признает виновным лишь тех, кто нарушил закон. И предоставляет им возможность раскаяться и искупить грех. Справедливость для нее превыше всего, и, карая преступников, она освобождает невинных. — Я слишком хорошо знаю этих голландцев, чтобы рассчитывать на их раскаяние. Они предали веру и короля и заслужили смерть. Никто не сможет отрицать, что я хорошо служил господу богу. Епископ задумался. Грубость и хвастовство дона Мануэля наполняли его отвращением. Казалось невероятным, что бог мог выбрать его исполнителем своей воли. Хотя, с другой стороны, он мог предпочесть дона Мануэля, с тем чтобы напомнить ему, дону Бласко де Валеро, о совершенном им непростительном грехе. — Мне лучше других известна моя ничтожность, — сказал он. — Но, если ты предпримешь попытку совершить чудо и потерпишь неудачу, люди будут смеяться. |
