— Пошли, — улыбнулся Глеб. — До заката еще часа два. Потом уложим детей спать и посидим на веранде. Не возражаешь?

— Абсолютно. Давно мечтала посидеть за чашкой чая в хорошей компании, да все не получалось. То времени нет…

— То компании, — закончил Глеб. — У меня то же самое. Приходится в основном завидовать другим и наблюдать, как плохие и очень плохие люди делают то, о чем хорошие только мечтают.

Софья засмеялась.

— И это говорит профессионал спецназа?

— А что, профессионалы спецназа не имеют права мечтать?

Софья посерьезнела, смерила Тарасова оценивающим взглядом.

— Вообще-то выглядишь ты далеко не мечтателем, а эдаким экстремальным мужчиной, человеком дела. Хотя именно эта черта в мужчинах мне нравится.

Теперь улыбнулся Глеб.

— Знаешь, чем человек слова отличается от человека дела?

— Чем?

— Человек слова дал слово — забрал слово, а человек дела дал слово — сделал. Это мне мой отец внушал. Кстати, у тебя вид не хуже моего.

— Что ты хочешь сказать? — удивилась она.

— Ничего обидного. Просто у тебя такой неприступный вид, что я сам бы никогда не решился подойти и познакомиться. Спасибо тем ребятам на вокзале, что пристали к тебе. Ну, идем мы к твоей бабуле или нет?

— Идем, — вспомнила о своем предложении Софья.

— Дед, мы будем через час, пригляди за чадами. Придем, чай будем пить, завари свежачка.

— Пригляжу, — отозвался Евстигней Палыч.

Они не торопясь двинулись вдоль деревни, провожаемые любопытными взглядами старух и женщин, копавшихся на огородах и во дворах, миновали избу Мотовилихи с новой крышей, где у машины возился один из «быков».

— Нехорошие люди, — тихо проговорила Софья, кивнув на дом. — Говорят, они многим угрожали.

— Я знаю, — кивнул Глеб. — Ничего, я с ними поговорю, авось присмиреют.

— Не стоило бы тебе с ними связываться, — нахмурила брови Софья. — Они вон какие здоровые, прямо кабаны. Да и что им скажешь?

— Найду что сказать. Не бери в голову, все будет нормально. Где ваша хата?

— Вон та, с зеленой крышей, — показала Софья на избу-пятистенку, стоявшую на краю деревни. — Бабуля сама красила, она у меня подвижная, хотя ей уже далеко за восемьдесят.

Она отворила калитку.

— Проходи.

Тарасов прошел на территорию участка, остановился у крыльца, на которое вышла высокая, стройная женщина в платке и старинном платье с оборками. Лицо у нее было смуглое, гладкое, почти без морщин, а глаза смотрели молодо и весело.

— Здравствуйте, хозяюшка, — поклонился Глеб.

— И ты будь здоров, сынок, — поклонилась в ответ женщина; старухой назвать ее не поворачивался язык; это и была бабуля Софьи Полина Родионовна. — А ты случайно не родственник пасечнику Евстигнею будешь?

— Внук он ему, — сказала Софья, подталкивая Глеба вперед. — Проходи, не стесняйся, бабуля не кусается. Ведь не кусаешься, Родионовна?

— Скажешь тоже, — усмехнулась хозяйка, не обижаясь. — Я хороших людей не трогаю. Проходи, сынок, будь как дома.

Софья подмигнула Глебу, повела его в сени, а оттуда не в хату, а во двор.