— Вы говорите, ренессансный фасад был завершен в девятнадцатом веке?

Не понимаю, как люди могут придавать такое значение фасадам! Может, мне надоело, что Ян столь часто и подолгу говорил о фасадах! Ах, я так устала от этих лекций! Совсем как один тугоухий старик. Когда пастор спросил его, как ему понравилась проповедь, он ответил: «Я плохо слышу, а понимаю еще меньше, но меня это не беспокоит».

Но не таков был господин Мальмин. Его это чрезвычайно беспокоило. Он не собирался возвращаться домой в Швецию, не узнав, что высота башни составляет сто восемь метров, и продолжал бомбардировать гида вопросами. Мы с Евой неодобрительно смотрели на него.

— Может, он был милым ребенком? — шепнула я Еве, честно пытаясь найти что-нибудь хорошее и в господине Мальмине.

— Наверняка, — ответила Ева. — Он был из тех детей, что будят маму в воскресенье в пять утра и спрашивают: «Мама, а Бог женат? И как сделать круглую жестяную банку?»

Моя добрая Тетушка прислала мне довольно много долларов, и они жгли мне карман. Поэтому я сочла, что мы с Евой можем позволить себе развлекаться самостоятельно в этот наш первый день в Италии. Мы попрощались со своими спутниками. Но до этого я отвела господина Мальмина в боковой неф и сказала, что, насколько я слышала, высота башни собора благодаря поднятию грунта теперь составляет сто девять метров и я от всей души советую ему влезть наверх и проверить это.

Затем мы с Евой вышли к голубям на Пьяцца-дель-Дуомо. Не успели мы покинуть собор, как какой-то господин с фотоаппаратом накинулся на нас, безостановочно болтая и жестикулируя. Мы поняли, что он хочет нас сфотографировать.

— Ничего удивительного, ведь мы так прекрасны! — сказала Ева, принимая красивую позу. — Он наверняка из какого-нибудь иллюстрированного журнала!

— Девушки с обложки — да, благодарю, — произнесла я, вставая так же, как эти девушки. Я точно представила себе, как фотограф задумал обложку: наша своеобразная, чуть меланхоличная северная красота, вокруг белые трепещущие крылья голубей, на заднем плане собор — каменный гимн вечному стремлению человеческого духа в высшие сферы. О, эта фотография заставит людей останавливаться, испытывая сладостную боль.

Боже мой, как нас только не сфотографировали! Этот человек был честолюбив! Он снимал нас вблизи и издалека; и Еву одну, и меня одну; и Еву в профиль, и меня в фас; и Еву с голубями у ног, и Еву с голубем, сидящим на ее вытянутой руке, и меня с голубиным пометом на платье. Да, потому что не все голуби сидели на земле, многие еще и летали…

В конце концов все было готово!

— Шесть тысяч лир! — сказал человек с фотоаппаратом.

Мы в восторге посмотрели друг на друга. Мы знали, что фотомоделям хорошо платят, но такая сумма была во всяком случае лучше, чем мы ожидали. Шесть тысяч лир — неплохая прибавка к нашей кассе, рассчитанной на путешествие!

Понадобилось довольно много времени, прежде чем мы поняли: это мы должны заплатить фотографу шесть тысяч лир! Столько, оказывается, стоит снимок своеобразной северной красоты, увековеченной на Пьяцца-дель-Дуомо в Милане! Но это был наш первый день в Италии, так что мы даже не сообразили, что можно поторговаться. Я медленно вытащила шесть больших «кусков обоев» (как Ева упорно называла итальянские банкноты) и с печальным видом протянула их фотографу.

— Должно быть, он придворный фотограф! — утешая меня, сказала Ева.

— В таком случае это безумно дешево! — ответила я.

По-видимому, придворный фотограф никогда в жизни не встречал таких жутких идиоток, как мы! Его охватило чувство сострадания к нашей дурости, и он побежал следом за нами.