— Вы правы! — сказал он. — Простите мою некомпетентность! Итак, вечером выпиваешь стаканчик на Пьяцце, поплаваешь в гондоле и закончишь день стаканчиком на… да, отгадайте с трех раз!

Эта беседа подкрепила мои опасения относительно Венеции. Прибежище для жаждущих удовольствий туристов, и только! И это Венеция, та, что зовется «Королевой Адриатики»!

— Королева Адриатики, да, тра-ля-ля! — сердито сказала я, выходя из вагона на скучном вокзале Венеции.

Встреча с Canale Grande, сразу же у вокзала, меня ни капельки не тронула, и я с величайшим душевным спокойствием проплыла на катере через весь город до самого Лидо, где мы должны были жить.

He раньше, чем начало смеркаться, справились мы с Евой Со всеми земными заботами в отеле. И тут же, взявшись за руки, помчались, чтобы успеть на катер, идущий в Венецию. Мы точно не знали время отплытия и помчались к пристани что есть духу. И там…

О Королева Адриатики, прости меня! Bella Venezia!Мечта, сотканная из серебра и перламутра, прости мою глупую болтовню! Serenissima, смиренно целую я подол твоего одеяния, хотя край его слегка грязноват!

Мы с Евой застыли как вкопанные и только смотрели. Под отливающим перламутром небом в море из струящегося серебра прямо перед нашими глазами плавали острова лагуны. Зрелище было сверхъестественное. И пламя восторга, вспыхнувшее во мне, было, разумеется, тоже не из этого мира. Оно отняло у меня рассудок. Оно лишило меня дара речи и совершенно сбило с толку. Без единого слова поднялись мы с Евой на борт суденышка и поплыли по венецианской лагуне. И перед нами предстал Дворец дожей, такой редкостно прекрасный, такой редкостно, неправдоподобно прекрасный, словно из сказки. Редкостным и неправдоподобным, да, именно таким все предстало перед нами! Что-то было в этом городе — что-то необъяснимое. Я была заколдована, я не узнавала себя. Да, я Кати, но это была не я! Я — незнакомая, девушка вне времени, поднятая рукой богов и оказавшаяся в Венеции именно в этот вечер потому, что так пожелали боги. И все это серебро, весь этот перламутр они рассыпали здесь, потому что желали доставить мне радость. И белый дворец поставили здесь ради моего удовольствия! Да, я была любимицей богов, а Венеция — моей позолоченной шкатулкой, и этой ночью решалась моя судьба!

Как во сне, последовала я за Евой через толпу к Пьяцце. Пьяцца-ди-Сан-Марко — самая красивая площадь мира! Краткие сумерки уже миновали. Пьяцца раскинулась, ярко освещенная, в сиянии тысяч электрических лампочек, оркестрик посреди площади заиграл грациозную легкую мелодию, которую я никогда прежде не слышала, а золотистый мозаичный фасад собора Сан Марко так и сверкал. Я попыталась разорвать паутину мечтаний, все больше опутывавшую меня, но тщетно.

— Ева, жизнь — это мечта, — сказала я, твердо беря ее за руку. — Или же здесь ставят оперный спектакль. Ты видишь, что вся Пьяцца-ди-Сан-Марко — позолоченная кулиса театра.

— Разве? — спросила Ева.

— Да, скоро явится сюда пара здоровенных парней, поднимет на плечи собор и унесет его, а вместо него притащит сельскую харчевню. И все, кто фланирует взад-вперед по Пьяцце, — это все актеры, которые в первом акте играют священников, а во втором — разбойников.

— «Che gelida manina», — запела Ева, чтобы показать: если речь идет об опере, она охотно примет в ней участие. — А вообще-то, почему у тебя холодные руки? Ты мерзнешь?

— Да, я мерзну, — ответила я. — Но от волнения. Этот город почему-то вселяет в меня беспокойство.

— Венеция не такой город, чтобы чувствовать себя спокойной, — сказала Ева. — Так никогда не было, так никогда не будет. Почему именно ты должна стать первой?

Да, в самом деле, почему я должна стать первой? Есть ли на свете еще хоть один город, где сердечная тревога была бы сильнее, чем здесь? Разве люди когда-нибудь любили жарче, и страдали глубже, и ненавидели яростнее, чем здесь? Здесь любовь и смерть танцевали рука об руку по улицам и площадям, а мрачная тень убийства из-за угла затемняла воду каналов.