— Ну ладно, встретимся на условленном месте.

И Бернар подошел к камину, снял свое ружье, продул стволы, проверяя их чистоту, открыл запальные устройства, засыпал порох и достал из охотничьей сумки два войлочных пыжа.

— Вы что, всегда пользуетесь такими пыжами? — спросил Матьё.

— Да, я считаю, что они равномернее прижимают порох… А куда же я дел свой нож? (Бернар поискал во всех карманах, но ничего не нашел.)

— Если хотите мой — возьмите, — предложил Матьё.

— Да, давай.

Бернар взял нож, нацарапал на двух пулях по крестику и положил их себе в карман.

— Что это вы делаете, господин Бернар? — поинтересовался Матьё.

— Помечаю свои пули, чтобы отличить их, в случае если выйдет спор. Когда двое стреляют в одного кабана, интересно бывает узнать, кто его убил.

И Бернар направился к двери.

Матьё проводил его своими косящими глазами, и взгляд его горел невероятной злобой.

Когда молодой человек был уже у самого порога, Матьё вдруг окликнул его:

— Погодите-ка, господин Бернар. Одно только словечко. Поскольку кабана выследил Франсуа, этот ваш любимчик, ваш фаворит, ваша собачонка, вы знаете, что все равно вернетесь не с пустыми руками… Да к тому же в такое утро, как сегодня, у собак плохое чутье.

— Ну хорошо, что ты хочешь сказать? Говори.

— Что я хочу сказать?

— Да.

— Верно ли, что сегодня приезжает это чудо из чудес?

— О ком это ты? — спросил Бернар, нахмурив брови.

— Да о Катрин же!

Едва Матьё произнес это имя, Бернар дал ему звонкую пощечину.

Матьё отступил на два шага, причем выражение его лица нисколько не изменилось. Однако, поднеся руку к щеке, он спросил:

— Что это сегодня с вами, господин Бернар?

— Ничего, просто хочу научить тебя произносить отныне это имя с таким же уважением, какое к нему питают все, и в первую очередь я.

— О, вы еще пожалеете, что дали мне пощечину, когда узнаете, что в этой бумаге, — сказал Матьё, по-прежнему держась одной рукой за щеку, а другой роясь тем временем в карманах.

— В этой бумаге? — спросил Бернар.

— Да.

— Что ж, тогда посмотрим ее.

— О, имейте терпение!

— Покажи эту бумагу, говорю тебе.

И, сделав шаг к Матьё, он вырвал бумагу у него из рук.

Это было письмо. На конверте было написано:

«Мадемуазель Катрин Блюм, улица Бур-л’Аббе, № 15, Париж».

IV

КАТРИН БЛЮМ

Взяв письмо в руки и прочитав адрес, Бернар вздрогнул: он словно угадал, что это письмо означало для него начало нового периода жизни и предвещало целую цепь неведомых несчастий.

Девушка, которой было адресовано письмо и о которой мы уже упоминали, была дочь сестры папаши Гийома и, следовательно, приходилась Бернару двоюродной сестрой.

Почему же девушка носила немецкую фамилию? Почему ее воспитали не отец с матерью? Почему в настоящее время она проживала на улице Бур-л’Аббе, № 15, в Париже? Вот об этом мы и собираемся рассказать.

В 1808 году колонны немецких пленных, направлявшихся с полей сражения при Фридланде и Эйлау, шли по французской земле, останавливаясь на постой у местных жителей, как это делали и французские солдаты.

Молодой немец из Бадена, тяжело раненный в первом из двух сражений, был определен на постой к Гийому Ватрену. В доме Ватрена, женившегося четыре или пять лет тому назад, жила его сестра Роза Ватрен, красивая девушка лет семнадцати-восемнадцати.

Ранение немецкого солдата, достаточно серьезное уже в то время, когда он вышел из полевого лазарета, вызвало осложнение от длительных переходов, усталости и отсутствия лечения, так что, по заключению врача и хирурга Виллер-Котре, г-на Лекосса и г-на Реналя, ему было предписано остановиться в родном городе рассказчика этой истории.