— Я не говорил этого, гражданин: она ушла с мужчиной.

— Как!.. С мужчиной?

— По крайней мере, так говорил привратник.

— Разузнай, что это за мужчина!..

Сцевола сделал два шага к двери, но потом остановился.

— Постойте минутку, — сказал он, как будто соображая.

— Говори скорее, ты меня мучишь!

— Не тот ли это мужчина, который бежал за мной?

— Бежал за тобой?

— Да.

— Для чего?

— Взять ключ от вашего имени.

— Какой ключ? Говори яснее.

— А ключ от вашей квартиры.

— И ты отдал незнакомому человеку ключ от квартиры? — закричал Морис, обеими руками схватив слугу за ворот.

— Да ведь это знакомый человек, он бывал у вас.

— А, верно, Лорен? Она ушла с Лореном?

На бледном лице Мориса мелькнула улыбка, и он отер платком холодный пот со лба.

— Нет, нет, нет, сударь, — сказал Сцевола. — Это не господин Лорен! Разве я не знаю господина Лорена.

— Так кто же такой?

— А помните того господина, который приходил к вам однажды…

— Когда?

— А когда еще вы были скучны, а он увел вас, и вы воротились домой веселый-превеселый.

Сцевола, как наблюдательный слуга, замечал малейшие подробности.

Морис взглянул на него расстроенными глазами, дрожь пробежала по всем членам.

— Не Диксмер ли? — вскричал он после долгого молчания.

— Именно так, — отвечал слуга.

Морис пошатнулся и чуть не упал на кресла. В глазах его потемнело.

— Боже мой! — договорил он. Глаза его случайно упали на букет фиалок, забытый или, вернее, оставленный Женевьевой.

Морис бросился к нему, взял, начал целовать, и потом, заметив место, где лежали цветы, сказал:

— Теперь уже нет сомнения… эти фиалки… ее последнее «прости».

Морис обернулся, и только теперь увидел он, что чемодан был наполнен наполовину, а остальное белье лежало на полу или в полурастворенном шкафу.

Вероятно, белье, лежавшее на полу, выпало из рук Женевьевы при появлении Диксмера.

С этого мгновения объяснилось все: сцена, происходившая в этих стенах, еще недавних свидетелях счастья, живо представилась его глазам во всем ее ужасе.

До сих пор Морис был поражен, уничтожен; теперь гнев его проснулся во всем отчаянии.

Молодой человек встал, запер окно, взял на конторке два пистолета, заряженные на случай поездки, осмотрел затравку и, увидев, что она была в порядке, спрятал пистолеты в карман, прихватил пару свертков золотых луидоров, которые хранил в конторке, и, взяв саблю в ножнах, сказал:

— Сцевола, ты, кажется, предан мне; ты служил моему отцу и пятнадцатый год служишь мне…

— Да, гражданин, — отвечал слуга, испуганный мраморной бледностью и нервным трепетом молодого человека, чего прежде никогда не замечал он за своим господином, справедлво считавшимся самым бесстрастным и сильным человеком. — Что изволите приказать мне?

— Слушай, если дама, которая была здесь…

И он остановился; голос его так дрожал при этих словах, что он не мог продолжать.

— Если она вернется, — продолжал он через секунду, — прими ее, но запри за нею двери, возьми этот карабин, встань на лестнице и, заклинаю тебя своей головой, твоей жизнью и твоей душой, — не пускай никого! Если же захотят принудить тебя силой, защищайся, рази, убивай!.. И не бойся ничего, Сцевола: я беру всю ответственность на себя.