К этому времени все свинство (я имею в виду свинофермы) для меня закончилось, и я получил заказ на кинотеатр и торговый центр.

Директор нас похвалил, а через два месяца я получил заказ на кинотеатр и торговый центр.

КАНДИДАТСКИЙ МИНИМУМ

Аспирантуру я выбрал заочную, так как жаль было расставаться с проектированием. Аспирантура началась с кандидатского минимума. Я должен был сдать несметное количество перевода преподавательнице английского языка, интеллигентной пожилой даме. Я чувствовал ее нескрываемый интерес ко всему экзотическому, к чему у нас доступ был в те времена закрыт. Не было ни клуба кинопутешествий, ни прямых репортажей с загнивающего Запада и не менее загнивающего Востока, не было ничего – ни голливудских фильмов, ни газет, ни журналов из капстран. Я раздобыл по блату в библиотеке журналы «Japan Architect». В них, кроме новинок архитектуры, были статьи по истории театра «Кабуки» и по японским традиционным ритуалам. Мы с ней вместе увлеченно осваивали эти журналы. Я комментировал картинки, она переводила текст по чайным церемониям и обряду харакири, и все это засчитывала в мои «тысячи».

А надо сказать, что было чему удивляться у японцев. Одна подготовка к чайной церемонии заняла обширный материал в двух номерах журнала. Сначала описывались древесные угольки, которые нужно было подбирать для жаровни. Каждый из них имел свое название, цвет и форму. После этого шла подготовка золы. Ее нужно было собрать после сгорания дерева определенных сортов, просеять и поставить на три года в погреб, потом достать, опять просеять и опять отстаивать в погребе. После третьего или четвертого раза, когда считалось, что зола готова, можно было приглашать гостей на чайную церемонию. Продуманная и медлительная мудрость Востока. Эдак за свою жизнь можно было все таки выпить чайку раза три четыре. Процессу изготовления кисточки из бамбука для снятия пены с чая, перед тем как он будет подан гостю, была отведена отдельная статья. Бамбук был особого сорта и выращен в определенном месте на отрогах горы Фудзи.

С философией вышло тоже весьма удачно. Когда на очередном семинаре наш преподаватель начал клеймить Клода Моне, Матисса и Пикассо, я набрался смелости и заявил, что сейчас уже не те времена, что Игорь Эммануилович Грабарь уже обьявил, что импрессионисты, оказывается, совсем не абстракционисты, а те же самые реалисты, и их вынули из запасников и опять повесили в Пушкинском музее, что репродукцию «Герники» Пикассо носили на груди под рубашкой участники французского Сопротивления, и что нельзя сваливать в одну кучу импрессионистов, кубистов, сюрреалистов и т. д.

Наш преподаватель оказался весьма демократичным философом.

– Чудесно! Вы, я вижу, поднаторели во всех этих стилях. У нас осталось шесть семинаров. Я их с удовольствием отдаю вам, и вы нам расскажете обо всех этих современных безобразиях, только с картинками, и чтобы мы что то все таки поняли, для чего это все нужно, почему на одной стороне лица рисуется два глаза, почему часы висят как тряпки, почему, глядя на портрет дамы, я вижу одновременно ее грудь и ее зад.

Тут только до меня доехало, какую обузу я взял на свою голову, но отступать уже не было возможности, и я сказал, что попробую. Я долго обдумывал, с чего начинать.

Историю искусств в институте нам читал блестящий искусствовед Василий Иванович Съедин. Когда подошел экзамен, мы были в ужасе, и не потому, что он был строг, он был довольно отзывчивым человеком. Мы не могли придумать, как можно будет прихватить книги по истории искусств на экзамен – они были невероятно большими и тяжелыми.