И волку хищному подобный,

         Бросает взор… стоит… без слов,

         Ногою гордой попирает

         Убитого… увидел он,

         Что тщетно потерял патрон;

         И вновь чрез горы убегает.

XXXII

         Но вот она очнулась вдруг;

         И ищет пленника очами.

         Черкешенка! где, где твой друг…

         Его уж нет.

         Она слезами

         Не может ужас выражать,

         Не может крови омывать.

         И взор ее как бы безумный

         Порыв любви изобразил;

         Она страдала. Ветер шумный

         Свистя покров ее клубил!..

         Встает… и скорыми шагами

         Пошла с потупленной главой,

         Через поляну – за холмами

         Сокрылась вдруг в тени ночной.

XXXIII

         Она уж к Тереку подходит;

         Увы, зачем, зачем она

         Так робко взором вкруг обводит,

         Ужасной грустию полна?..

         И долго на бегущи волны

         Она глядит. И взор безмолвный

         Блестит звездой в полночной тьме.

         Она на каменной скале:

         «О, русский! русский!!!» – восклицает.

         Плеснули волны при луне,

         Об берег брызнули оне!..

         И дева с шумом исчезает.

         Покров лишь белый выплывает,

         Несется по глухим волнам:

         Остаток грустный и печальный

         Плывет, как саван погребальный,

         И скрылся к каменным скалам.

XXXIV

         Но кто убийца их жестокой?

         Он был с седою бородой;

         Не видя девы черноокой,

         Сокрылся он в глуши лесной.

         Увы! то был отец несчастный!

         Быть может, он ее сгубил;

         И тот свинец его опасный

         Дочь вместе с пленником убил?

         Не знает он, она сокрылась,

         И с ночи той уж не явилась.