Изменить размер шрифта - +
Сидели ли Толстые и Достоевские по правительствам, даже Бунины и Горькие? А нам непременно трибуну подавай, министерское кресло. А что выходит? У того же умного критика Сидорова, у Клыкова?

Ну ладно. Это у меня старая песня. Это я от одиночества брюзжу, от усталости. И оттого же к тебе напрашиваюсь на денек, чтобы душой подкрепиться.

В. Распутин — В. Курбатову.

3 апреля 1994 г.

Иркутск.

Дорогой Валентин!

Едва ли я до Пасхи еще напишу, а потому позволь с тобой первым по-братски похристосоваться и пожелать благополучного доплытия (просится красиво сказать) по океану бурь до следующей Пасхи, а там как Бог даст.

Письмо получил. Несколько дней назад, побывав в Иркутске, звонил Светлане, она сказала, что ты в Москве. Стало быть, как дань, собираешь с журналов деньги. Только вот журналы у нас с тобой не очень: сами бескормные, в недоимках, только и ждут, чтобы последнюю копейку отписал в «фонд поддержки». И их жалко, и себя жалко.

Я уже вторую неделю в Иркутске. Живу в основном на даче. Пока лежали снега, было хорошо — тихо, безлюдно и непроездно. Теперь стаяли и зашумело. Сегодня всю ночь ходила с криками под окнами пьяная молодежь, собирающаяся компаниями «отдохнуть» на природе, — и не дала спать. С больной головы решил, дописав тебе письмо, поехать «отдохнуть» в город, запастись заодно едой, а уж потом возвращаться. Но чувствую: вот-вот сигнал тревоги подаст Светлана. Прописка у нас до мая, а я у них наверняка на учете.

Почта тоже иссякает, осталась по большей части зарубежная, откуда вопрошают: почему ничего не делаете и даете погибнуть России? А я уже не знаю, нужно ли что- нибудь делать. Если что-то зреет и созреет, то само собой, по своим законам созревания. Видно только, что люди не хотят слушать авторитеты, теперь уже никакие.

А талдычить без толку одно по одному уже и талдык отказывает. И так бывает хорошо: за вечер один-два звонка, никому не нужен, а просыпаешься по утрам с мыслью, что и сам себе в этом образе не нужен и ничего не сделал, только «образ» годами лепил, а ему пришло время трескаться.

Только близким и нужен для поддержания жизни, но это, вероятно, возрастное, а возрастное пройдет.

Москву не терплю, но в Москве есть несколько человек, к кому можно прийти и посидеть, с кем для поддержания духа можно и по телефону поговорить. В Иркутске не стало. Провинция наша, которую мы возвышали, что это понятие лишь «географическое», в несколько лет превратилась в душевную окраину. Это не потому, что я Москвы нанюхался или возомнил, нет. Есть от чего скиснуть, но ведь и молодежь не шумит, как в наше время.

Дай Бог, чтобы временно или ошибался.

В Москву, если не будет тревоги, приеду в начале мая. Тогда, может быть, с Марией и в Печоры. О писательском съезде, о будущем, уже как-то и забылось, пользы от него не будет. Надо, наверное, но как вспомнишь, что будет, какие честолюбия и самолюбия переговорят все остальное, — и в сторону опять. Ничем нам союз теперь не поможет.

В. Распутин — В. Курбатову

6 апреля 1994 г.

Иркутск.

Получил сегодня твое «взыскательное» письмо, набрался гнева, чтобы, в свою очередь, взыскать и с «Лит. России», а потом решил посмотреть это письмо. Посмотрел и подписи своей не нашел, слава Богу. Где ты ее увидел? Может быть, в «Независимую» она каким-то образом попала? Но никто из моих знакомых с «Независимой» дела не имеет, проверить не могу.

Стал тебе в Псков звонить — бесполезно. А потому отпустил на дальнейшее покаяние мою и без того грешную душу.

Прозу писать мне поздно. Влачусь.

В. Распутин — В. Курбатову.

16 февраля 1995 г.

Москва.

Пишу тебе перед самым отъездом; если ничего здесь, в Москве, не произойдет, постараюсь просидеть в Иркутске до мая.

Быстрый переход