В больнице в вечерние часы можно было даже что- нибудь и черкать карандашиком, но не черкалось. Смерть матери, хотя мы ее ждали, произвела впечатление. Двадцать с лишним лет назад, когда похоронили отца, смерть его воспринималась острее, но то, что острее, и сходит быстрее. Здесь же словно в меня, в старшего, передана была очередность околевания, и я явственно почувствовал, что она во мне; потребуется, вероятно, время, чтобы приспособиться к этой тяжести. Боли нет, а именно вошедшая властно и по-хозяйски тяжесть. Двигаться тяжело, говорить — тоже. Надеюсь на дачу, там должен потихоньку размяться.

Книги Юры Селиверстова я не взял. Торопился, успел лишь позвонить Кате и извиниться.

Теперь о возможной акции примирения, которая могла бы произойти в Овсянке и которая, конечно, не могла обойтись без твоего влияния на В. П. и неоднократного, вероятно, напоминания. Ох, боюсь я, Валентин, как бы из этого не вышло противоположное. Белов, я думаю, и не поедет: провода-то ведь оголены с той и другой сторон, и соприкосновение накануне ли выборов или сразу после выборов опасно. В. П. не удержится, чтобы не отвесить свой обычный «поклон» комунякам, которые виноваты во всем, но особенно виноваты в том, что произошло после 91-го года, а Белов не удержится возражать. Я более покладистый человек, но не удержусь и я. Хотя встреча и Овеянная, но по цели она будет похожа на Римскую. А та никого не примирила, кроме В. П. с Баклановым, несмотря на совместную декларацию. А в окружении вызвала обозление, вспомни статью Т. Годуновой, и не только ее. По сути ты прав, но то, что должно произойти, пусть происходит естественно (и уже происходит), всякая публичность здесь может быть только вредна.

Все в конце концов можно и отбросить, и забыть, и есть сказанное тобою, во имя чего что должно сделать, — но «…не утерпит» один, затем другой…

Вале Сидоренко я твои слова передал. А от себя попенял за дерзость молчания. Она ответила благоволящим тоном: «Я ему напишу». Вот уж в ком гордыни-то! Устраивает, предположим, какое-нибудь «событие» (епархиальное), колотится изо всех сил, а сама на него не идет. Чтобы замечено было не присутствие, а отсутствие, чтобы спрашивали друг друга: «А что с Валей, где Валя?» — а потом названивали ей, но дело она возле нашего Владыки делает хорошее и хорошо. Написала хорошую повесть; если не разругаемся до моего отъезда, то привезу для «Москвы» или «НС».

У меня лежит восемь (одну оставлю) твоих книжек. Или отправлю почтой, или привезу. В Москве буду к середине мая. Собираюсь там дожить до выборов, проголосовать за комуняку и, если не произойдет ничего чрезвычайного, тогда уж и вернуться. Подгадал бы к тому времени военный самолет!

В. Курбатов — В. Распутину

25 апреля 1996 г.

Псков

…Я и сам понимаю всю сложность возможной овсянской встречи, но и знаю, что не делать такой попытки — значит потакать злу. Кажется, они переносят встречу на август, чтобы мерзость выборов могла отодвинуться. А что выборы — мерзость (при всех исходах), видно уже сейчас по взаимному количеству грязи. В победе Зюганова я почти не сомневаюсь именно потому, что ненависть к нему выходит за все пределы. Бесплатные цветные газетки, рисующие его чудовищем, сделают свое дело. Во всяком случае сделают его в провинции, как ни пугают старух, что он закроет церкви, и как сами попы уже ни подсюсюкивают властям в этой лжи.

Ну это — Бог с ним. А вот что ты зиму пролежал — это горе и горе. Хорошо, хоть бы с пользой.