Так или иначе к вечеру того же дня под смертным приговором стояли 59 имен, расположенных в 7 параллельных неровных колонок. Из этого числа, по крайней мере, две трети комиссаров – а вероятно, и больше – подписали документ добровольно. Было довольно естественно, что те, кто надеялся на помилование после Реставрации Карла II, придавали такое большое значение силе и страху, которые доминировали на судебном разбирательстве, но явное большинство поставило свои подписи без каких-либо уговоров. Имя Брэдшоу стояло первым, следующим было имя лорда Грея в соответствии с его званием, затем имя Оливера Кромвеля, написанное четким, уверенным почерком. Генри Айртон подписал девятым, Джон Хатчинсон – тринадцатым, Томас Харрисон – семнадцатым. Кворум был установлен – 20 человек; об этой цифре вспомнили, когда более боязливые судьи начали воздерживаться. Зять Кромвеля Валентайн Уолтон подписал свое имя тридцать первым. Не он ли сказал следующему подписанту Саймону Мейну: «Чего вам бояться? Кворум – двадцать человек, а перед вами сорок». Мейн, чья мелкая нервная подпись стоит первой в шестой колонке, вспомнил об этих словах, когда его судили в 1660 г., но не вспомнил говорившего. В числе последних 20 имен – имена как сомневавшихся (среди них Джон Даунс и Томас Уэйт), так и самых решительных – полковника Джонса, полковника Мура, Томаса Скота и Джона Карью. Чем больше число подписавшихся, тем более впечатляющим выглядело бы распоряжение о приведении приговора в исполнение. Безусловно, заметно, что число судей, поставивших свою подпись, меньше, чем число тех, кто молча согласился с приговором в Вестминстер-Холле. Отсюда и продолжительные и настойчивые усилия, направленные на получение дополнительных подписей свыше необходимого кворума и свыше числа тех, кто добровольно их поставил.

Все еще было распространено предположение, что суд и приговор – это все показное, это средство заставить короля отказаться от власти. Те, кто принимал в этом участие, могли все еще утверждать, что они не желали смерти короля. Но те, кто подписал ордер на приведение приговора в исполнение, делали себя ответственными за его казнь. Организовать ее было поручено трем армейским офицерам – полковнику Хакеру, полковнику Ханксу и полковнику Фейру, от которых требовалось проследить, чтобы король был умерщвлен путем отделения головы от туловища между 10 часами утра и 5 часами пополудни во вторник 30 января.

III

Король рано приступил к молитвам 29 января вместе с епископом Джаксоном. После молитв он взял шкатулку, которую накануне вечером принес Герберт, сломал печати и вытряхнул ее содержимое, которое состояло в основном из сломанных знаков отличия ордена Подвязки. «Ты видишь, – сказал он любопытному Герберту, – все мои богатства, которые я могу отдать двум своим детям».

Палата общин удовлетворила его просьбу повидаться с детьми, и во второй половине дня их привезли из Сайон-Хауса в Сент-Джеймсский дворец. Принцесса Елизавета была некрасивой девочкой 13 лет, достаточно взрослой, чтобы понимать зло, причиненное ее отцу, и достаточно впечатлительной, чтобы остро это чувствовать. Герцог Глостерский был живым маленьким мальчиком 8 лет, чье появление в Лондоне или Гайд-парке обычно сопровождалось интересом и аплодисментами публики. Неоднократно появлялись слухи, что враги короля посадят его на трон вместо отца в качестве короля-марионетки.

Карл познакомился с этими своими двумя детьми только в конце гражданской войны. На протяжении всего конфликта они находились в руках парламента. Но во время своего заключения в Хэмптон-Корте осенью 1647 г. они часто навещали его, и он обретал утешение в их обществе, а теперь прошло уже 15 месяцев со дня их последней встречи.

Оба ребенка сразу упали на колени, Елизавета горько плакала. Король поставил их на ноги и, отведя в сторонку – так как они были не одни, – заговорил сначала с дочерью.