— Конечно, услышит, батюшка, — подтвердил тихо, — Бог поможет, сам увидишь вскоре.

— Тогда едем, едем в усадьбу, — решительно засобирался Федор Иванович, — чем скорее доберемся, тем скорее отправитесь вы в леса. Нечего вам все со мной возиться. Как говорится, скидывай поскорее худой товар, да за дело принимайся…

Оставив несколько охотников охранять лагерь, Ер-мило с большей остальной частью их отправился в усадьбу, чтобы проводить Федора Ивановича домой. Мрачный, бледный последним ехал Данилка. Хоть и настаивал Ермила, чтобы тот остался в лагере, да не хотелось молодому охотнику одному со знанием своим о гибели Арсения среди прочих, не знавших ни о чем, мается.

Едва добрались до усадьбы, князь Федор Иванович сразу же направился в спальню к жене. Только скинул шубу, поднялся поспешно, зашел. Княгиня лежала все также без движения, с закрытыми глазами и с порога не заметив дыхания в ней, Федор Иванович в ужасе — не крикнув только потому, что судорога свела ему горло, — протянул руки к супружнице и двинулся вперед.

При его приближении княгиня подняла веки. Ее большие, окруженные черными отеками глаза открылись и неподвижно уставились на князя, стоявшего против нее. Годами, целыми десятками лет, целой жизнью показались князю те секунды, пока смотрели на него глубокие, осмысленные глаза Елены Михайловны. Наконец губы княгини пошевелились и резким, внятным, особенным шепотом она спросила:

— Что же, нашли Арсюшу-то, Феденька? Где же он? Отчего не зайдет ко мне?

Федор Иванович весь задрожал, не найдясь, что ответить сходу. Елена Михайловна же сделала слабое движение рукой, но не послушавшись, та упала опять на простыню безвольно. Глаза княгини по-прежнему взирали на мужа. В них читалось, что она сознает все, все видит, все понимает, и все прощает ему. Подойдя еще ближе, Федор Иванович присел на край постели жены и взяв ее руку в свою, прижался к ней щекой, едва сдерживая рыдания.

— Вот ведь как вышло, княгинюшка моя, — шептал он, — берег, берег его. Как зеницу ока берег. И все же не уберег…

Тем временем охотников на дворе окружили княжеские слуги, все расспрашивали, что да как вышло. Прикрикнув на всех, чтобы шли своими делами заниматься, Ермило слез с лошади и направился к своему деревянному, заросшему садом домику позади главной господской усадьбы.

Из окна поварни наблюдая за ним, матушка Сергия сразу же направилась следом. Оставив княгиню на попечение прислужницы, всю ночь провела она в спальне Лизы, выслушав рассказ о столкновении той в темноте во дворе с Бодрикуршей, а точнее, со злым духом, который — Сергия уж больше не сомневалась в том, — обитал во француженке.

В обрамлении прочих обстоятельств, исчезновение Арсения теперь ей тоже вовсе не казалось случайным. Потому едва только Федор Иванович с доезжачими воротились из леса и из разговоров в доме стало ясно, что слуху об Арсении так и нет, монахиня оставила спящую Лизу в ее апартаментах, а сама поспешила к Ермиле, чтобы поговорить с ним тет-а-тет. Возможно, доезжачий знал больше, чем доводил до всеобщего сведения и даже до сведения самого князя Федора Ивановича. И матушка Сергия почти уверенно предчувствовала, что именно он знал.

В сенях ермилиного дома пахло свежими яблоками, на стенах висели охотничьи трофеи старого охотника — волчьи и лисьи шкуры.