— Вам не стоит смотреть на это!

Я вцепилась ему в руку:

— Алан, их действительно повесят?

— Да, — он повел меня к краю площади, — Таков закон.

Крики вокруг стали громче.

— Отпустите меня! — я с силой выдернула руку и развернулась. Осужденным уже накинули петли на шеи. Другой конец веревки был привязан к лошади. По лицу одно из приговоренных текли слезы, второй шевелил губами, явно молясь, третий стоял, безразлично глядя вокруг, на его штанах расплывалась мокрое пятно.

— Алан, вы должны вмешаться! Их же убьют!

— И правильно сделают, — Алан с досадой оглянулся и, увидев Вивиан, торопливо помахал ей рукой, подзывая к нам. С видимым облегчением он перепоручил меня заботе знахарки, а сам пошел к брату. С ужасом я смотрела на происходящее на площади. Повинуясь кивку герцога, палач стегнул лошадь по крупу. Та обиженно заржала и рванула вперед, тела взметнулись вверх и повисли, дергаясь, будто марионетки. Запах смерти и фекалий разносился в воздухе. Я поняла, что меня сейчас стошнит. Прижав руку ко рту, я, стараясь не вдыхать резкие запахи немытых тел и перегара, с трудом пробралась через толпу, захваченную этим варварским зрелищем, и забежала за угол ближайшего дома, где меня буквально вывернуло наизнанку. Где-то краем своего сознания, я отметила, что шум толпы стих. Правосудие, вернее то, каким его представляли здесь и сейчас, свершилось. Пытаясь отдышаться, я прислонилась лбом к холодной каменной стене дома. Прохлада камня приятно охлаждала разгоряченную кожу. Сердце колотилось в груди, мне не хватало воздуха. Я вдруг поняла, что очень устала. Устала жить без радостей цивилизации, без машин и мобильных телефонов, без самолетов, и главное — без личной свободы. Я была по уши сыта средневековым гостеприимством, и особенно надменным герцогом. Сейчас он мне казался варваром, дикарем с первобытными представлениями о правосудии. Перед глазами все еще стояло лицо несчастной девушки. А ведь на ее месте могла оказаться и я, как то он уже угрожал мне наказанием. Эта мысль придала мне сил. Я решительно отстранилась от стены и направилась обратно, на площадь. Уже подходя к толпе, меня вдруг осенило: ведь наконец-то я была одна, без вездесущего внимания герцога и его семьи. Неподалеку находилась коновязь с лошадьми. Пажи, поставленные смотреть за животными, старательно вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть происходящее на площади. Я действовала не задумываясь. Медленно сосчитав до двадцати, я подошла к коновязи, надеясь, что выгляжу достаточно естественно. Пажи лишь скользнули по мне взглядом, но, не увидев ничего, заслуживающего внимания, вернулись к созерцанию площади. Дрожащими руками я с третьей попытки отвязала лошадь и села в седло.

— Миледи! — раздался за спиной мальчишеский голос, мое сердце буквально ушло в пятки. Я обернулась:

— Да?

— Вы взяли другую лошадь, вот же ваша, — он указал на гнедого, стоявшего в самом конце коновязи.

— Да, верно, — я нервно улыбнулась, — наверное, мне не стоило смотреть сегодня на все это.

— Да, это не для женских глаз! — авторитетно заявил один из мальчишек, в то время как два других снисходительно поглядывали на меня. Я спешилась, отдала им лошадь и вскочила на гнедого. Он прянул ушами и резво зацокал копытами по пыльной дороге, идущей мимо домов. Выехав из города, я пустила коня легким галопом. Трава мягко пружинила под копытами, ветер шумел в ушах. Чувство полета охватывало меня, будто очищая от грязи сегодняшнего дня. Я полностью отдалась этой скачке, позволяя гнедому самому выбирать ритм. Море приближалось. Я уже слышала рокот волн, воздух пропах солью и свежестью. В надежде отыскать бухту, которую мне показывал Алан, я притормозила и пустила коня вдоль берега легкой рысью.