Ждать пришлось недолго, ибо датские кавалерия и пехота, не уступающие английским по численности, доблести и необычности вооружения, не замедлили явиться. Впереди, играя на волынках, олицетворяющих их северную страну, выступали музыканты. Отряды возглавлял признанный мастер обороны, уступающий в искусстве войны разве только капитану Коксу. Датчане, как наступавшие, заняли позицию напротив башни Мортимера, и, когда их ряды построились, был подан сигнал к бою.

Первая стычка врагов отличалась сдержанностью, ибо каждая сторона побаивалась, как бы ее не столкнули в озеро. Но вот подошли подкрепления, и столкновение из простой стычки превратилось в настоящую битву. Англичане и датчане, по свидетельству мистера Лейнема, бросались друг на друга, подобно баранам, воспламененным ревностью, сшибаясь с такой яростью, что вынуждены были попеременно отступать под ужасающий грохот дубинок и щитов. Наконец случилось то, чего опасались более опытные воины, начавшие в этот день баталию: перила по краю вала – возможно, умышленно – были укреплены очень слабо и, уступая натиску сражавшихся, обрушились, так что горячая отвага многих вояк была порядком охлаждена.

Многие бойцы, которых постигла эта беда, не умели плавать; те же, которые умели, были обременены доспехами из кожи и картона, так что дело могло кончиться для них совсем плачевно. Однако все было предусмотрено, и неподалеку стояли многочисленные лодки, готовые подхватить незадачливых воинов и доставить их на сушу. Там, промокшие и обескураженные, они утешались горячим элем и спиртными напитками, щедро подносимыми им, и не выражали ни малейшего желания снова принять участие в этой отчаянной битве.

Один капитан Кокс, этот образец антикваров‑книголюбов, дважды совершив вместе с конем опасный прыжок с вала в озеро, равный любому подвигу, который когда‑либо совершали прославленные герои рыцарских романов, прочитанных им в сокращенных изданиях, будь то Амадис, Белианис, Бевис или наш. Гай из Уорика, – повторяем, один только капитан Кокс после двух таких неудач ворвался снова в самую гущу свалки. С него и его лошадки лилась вода, но своим примером и громогласными приказами он дважды поднимал упавший было дух англичан, так что наконец над захватчиками‑датчанами была одержана полная и решительная победа, как того требовали справедливость и здравый смысл.

Он по праву был увековечен пером Бена Джонсона, который пятьдесят лет спустя полагал, что представление, показанное в Кенилворте, ничем не олицетворялось с такой полнотой, как призраком капитана Кокса, восседавшего на своей грозной деревянной лошадке.

Читателю может показаться, что это грубое, незатейливое зрелище не могло понравиться Елизавете, в царствование которой с таким блеском вновь расцвела изящная литература и двор которой славился вкусом и утонченностью не менее, чем ее Государственный совет мудростью и силой духа. Но то ли Елизавета желала из политических соображений продемонстрировать свой интерес к народным забавам, то ли в ней снова заговорил грубоватый дух старого Генриха, она, несомненно, от души смеялась над карикатурным изображением рыцарства в представлении ковентрийцев. Она подозвала к себе графа Сассекса и лорда Хансдона, видимо желая вознаградить первого за долгие и интимные беседы, коими удостоила графа Лестера, и заговорила с ним о развлечении, которое больше отвечало его вкусу, чем маски, посвященные событиям древности. Заметив, что королева намерена посмеяться и пошутить в обществе своих военачальников, Лестер немедленно использовал долгожданную возможность удалиться.