Я беззвучно кивнул.

Рассел вел машину, положа одну руку на руль, а локоть второй – на дверцу. Но расслабленной позы не получилось. Он был весь составлен из острых углов и натянутых струн.

– Думаешь, меня можно убить? – спросил он. Взглянул на меня. Одними глазами, не поворачивая головы. – Думаешь, можно?

– Любой может убить любого, – сказал я.

Он кивнул:

– Что она обо мне говорила?

Я ничего не ответил. Он покачал головой:

– Правда. Некорректный вопрос. – И снова покачал головой. – Я забылся, – сказал он и побарабанил по дверце пальцами, словно в такт неслышной для меня музыке.

Мы молчали минут десять, а затем Рассел резко завернул влево, и, скрипя шинами, «хили» рванул по грязной дороге в долину. Нас подбрасывало и трясло, ехали, словно в телеге, примерно с милю. За пригорком Рассел остановился.

– Теперь пройдемся, – сказал он.

Вылез и направился в обход пригорка. День клонился к вечеру, низкое, светящее прямо в лицо солнце подсказало мне, что мы движемся на запад. В траве виднелись маленькие синенькие цветочки. Холмы волнами тянулись на запад, чем дальше, тем выше и выше, переходя в скалистые горы. Рассел носил ковбойские сапоги из змеиной кожи и из за высоких каблуков слегка раскачивался на ходу из стороны в сторону. Благодаря сапогам он практически сравнялся со мной в росте.

Мы спустились с пригорка, за которым припарковались, поднялись на следующий и взглянули вниз. Долина и спуск в нее были усеяны здоровенными камнями, среди которых попадались заросли жесткого кустарника. Мы сошли в долину и стали подниматься на следующий холм.

Однако, не пройдя и пяти футов, остановились.

Рассел прислонился к выступу скалы, вытащил из кармана рубашки пачку «Лаки страйк» и прикурил одну сигарету от бутановой зажигалки – не от дешевки какой нибудь, а от модели, инкрустированной золотом и обтянутой свиной кожей. А может быть, в среде богачей типа Рассела подобные штучки тоже считались дешевками и выкидывались сразу после употребления.

Он втянул в себя побольше дыма и медленно выпустил его сквозь губы тоненькой струйкой.

Среди пустоты ландшафта запах сигаретного дыма казался удивительно сильным.

– Откуда ты мог знать, что где нибудь в засаде нас не поджидает десяток молодцов с оружием? – спросил Рассел.

– Я этого не знал.

– Но должен был об этом подумать, – указал Рассел.

– Она сказала, что ты не станешь этого делать.

– А если бы она ошиблась?

– Тогда, вполне возможно, твоим десятерым дружкам пришлось бы несладко.

Рассел снова по волчьи ухмыльнулся.

– Когда мой старик отстраивал эту «Крепость», – сказал он, – то никому не доверял. Забраться в нее практически невозможно, но он не хотел зависеть от обстоятельств и потому сделал для себя потайной ход.

Он снова затянулся полной грудью. Сигарета была короткая, без фильтра. Он задержал дым в легких, а затем стал выпускать его, одновременно продолжая говорить:

– Для себя и своей семьи. Больше ни для кого. Для меня, жены и себя самого.

Он уронил сигарету на землю и растер ее носком правого сапога.

– Я собираюсь показать тебе этот ход.

– И?

– А затем встану в сторонке и посмотрю, что получится, – сказал он.

– Забава?

– Забава. Помоги отодвинуть этот камень.

Мы изо всей силы налегли на торчащий из травы валун. Сначала с неохотой, но потом неожиданно легко он поддался, и огромный пласт за нашими спинами скользнул в сторону. Рассел ухмыльнулся и поклонился мне, как метрдотель, приветствующий появление сиятельной особы.