2 декабря 1977 года

С моей точки зрения, обед в «Жокей клубе» прошел преотвратно. Я была так поглощена своими внезапными подозрениями, что даже не обратила внимания на фантастическую сервировку стола, бутылку «Вдовы Клико» и великое множество изысканных блюд, которые Гескин в приступе несвойственного жмотоватым бриттам загула скормил моему омертвевшему от ужасных догадок, но не потерявшему аппетита организму.

Когда такси подъехало к «Плазе» и мы вошли в буквально пылавший огнями вестибюль (я, грешным делом, подумала, что аргентинцы по забывчивости готовятся торжественно отметить очередную годовщину сталинской конституции), Гескин чуть изменившимся голосом предложил:

– Может быть, поднимемся ко мне и выпьем по чашке кофе?

Скажи он такое утром, я, вне всякого сомнения, послала бы этого старпера так далеко, что перелет через Атлантику показался бы ему легкой прогулкой без зонтика. Но к вечеру я уже была другим человеком.

– Разве родители не знакомили вас в далеком детстве с классическим постулатом джентльменов о том, что приглашать даму в гостиничный номер пошло?

Гескин замалиновел, как мальчишка. А я продолжала:

– Знаете, как на вашем месте поступил бы типичный советский мужчина?

– Любопытно...

– Он бы сказал: «Слушай, мать, проводить то я тебя проводил. Но, сама видишь, на метро я уже не успею, в кармане у меня тридцать копеек, а вставать завтра в семь. Так что выбирай, подруга: либо ты мне кинешь трешник до получки, либо я ночую у тебя...»

– Увы, мадемуазель, – Гескин развел руками, – в Буэнос Айресе, насколько мне известно, нет метро.

– А у меня нет трешника – одни доллары. Стало быть, вам придется переночевать в моем номере...

Когда мы вошли в лифт и Гескин уверенно утопил в панели кнопку с номером 19, я взглянула на него, пытаясь найти хоть внешнее подтверждение своим выводам. Увы, гладкое, почти не тронутое морщинами лицо барона выражало лишь то, что и должно было выражать: сытость, сознание собственной важности и с трудом скрываемую похоть. «Дважды два – четыре», – подумала я и вздохнула.

Мы вошли в номер, и я услышала, как Гескин за моей спиной защелкнул «собачку».

– А если вдруг пожар, а вы в панике не сможете открыть дверь? – поинтересовалась я, не оборачиваясь. – Что тогда? Сгорим в огненных объятиях?

– Валя, вы, наверно, самая умная женщина, которую мне доводилось встречать на своем веку!

– Если бы, – снова вздохнула я.

Гескин обнял меня сзади и осторожно поцеловал в шею.

Меня передернуло.

– Что то не так? – все таки у этого хрыча на его, как он точно выразился, веку сменилось шесть жен, следовательно, какие то нюансы, даже несмотря на революционный возраст, он просто обязан был различать.

– Барон, как и всякая советская девушка, получившая воспитание в здоровой семье и пионерской дружине, я не могу заниматься сексом на пороге. Учтите, я щажу ваш снобизм: по русски это называется «в подворотне». Торопиться нам некуда, так что давайте пить кофе.

– Я сейчас позвоню в бар, – гоном пай мальчика сказал Гескин и направился к моему музыкальному телефону.

– Да бросьте свои мелкобуржуазные рефлексы! Давайте подумаем о моих аргентинских братьях по классу. Уже поздно, зачем беспокоить людей?

– Да, но где тогда взять кофе?

– Идите сюда, сэр Джеральд, и я вам покажу такое, чего не сможет вообразить вся палата лордов и даже Ее Величество королева Елизавета!

Я открыла чемодан и извлекла на свет банку бразильского растворимого кофе, пакетик сахарного песку и самодельный кипятильник из шести использованных лезвий «Нева», с которым никогда не расставалась в поездках.