Сграбил испорченное сено, побежал за добрым.

* * *

Косари свое дело сделали, положили травы, ушли на другие луга.

Сено ребята ворошили после обеда, а до обеда жили привольно. Смородиной дикой лакомились, малиной, грибы собирали. Все лесовички, каждое дерево знают. Насте Никитичне спокойно с ребятами. За Васей вот только глаз да глаз. Гадюку притащил в шалаш, танцевать заставил, колесом ходить. Ребята сами его выпроводили, а он на березах спускаться вздумал. Заберется на молодое дерево, схватится за гибкую вершину — и летит к земле.

Кашеварила Настя Никитична сама. Возьмется Вася варить — кто ж его знает, какую траву ему вздумается в котел сунуть? Вечером с ребятами Настя Никитична у костра сидела, песни пели — «Картошка-тошка-тошка», «С голубого ручейка начинается река», «Орлята учатся летать»… На звезды глядели, о космонавтах говорили, о полетах. Ни слова о чародействе, о нечистой силе. И Настя Никитична опять было засомневалась: уж не сны ли ей про все такое снятся? Бывают же такие ошеломительные сны, годами помнишь.

Пошла поутру Настя Никитична листьев смородины набрать для чая и загляделась на малое озерцо. Ничего на том озере чудесного не было. Кувшинки на солнышко глядят не наглядятся, стрекозы над кувшинками виснут, то ли загадку какую разгадывают, то ли застят. Половина озера в ряби, половина гладкая.

И слышит: шлепает кто-то. Вышел на берег Вася. Поглядел туда-сюда, руки раскинул, подошел к воде, достал что-то из кармана, положил за щеку и пошел в озеро. А вода перед ним расступилась.

Настя Никитична сначала привстала, а потом присела. Воду как плугом разворотило, зияет черная дыра посреди воды, и Вася — аук. Как тут не дрогнуть? Шумнешь, чары разлетятся — и отвечай за мальчонку.

А Вася как ни в чем не бывало вышел на другом берегу и поддеревом встал, ухо выставил. Тут и Настя Никитична услыхала: чуть не над головой у нее кукушка сидит и кукует. Настя Никитична голову в плечи и вполглаза, чтоб живьем птицу поглядеть. Вася тут как тут. Кукушка вспорхнула, а он цап сучок, с которого куковала, и учительнице подает.

— На счастье! Верное средство.

Настя Никитична, как завороженная, взяла сучок, а бросить страшно.

Пришли они с Васей к шалашу, все спят. Вася так и повалился на траву.

— Храпят, голубчики!

— Твоя работа?! — ахнула Настя Никитична.

— Моя! А то — «Убирайся со своей гадюкой»! Похрапят у меня до самого вечера.

— Ну, тогда и меня усыпляй! Я детей и в колдовском сне не оставлю одних.

Очень рассердилась Настя Никитична. Вася покраснел.

— Да какое уж там колдовство? Видали, как я озеро переходил? Семя травы перенок взял в рот, вода и расступилась, а корешки я им в головы положил, вот они и посвистывают.

Вася полез в шалаш, собрал корешки.

— Простите меня, через часок проснутся.

— Я думала, ты умный парень! — Настя Никитична от обиды даже не глядела на Васю. — А ты злой. Уходи в село, и чтоб я тебя больше не видала.

— А в школу как же? Я в первый класс нынче пойти должен.

— В школу приходи. — Настя Никитична стала еще строже. — Но если за свои штучки примешься, смотри у меня!

Вася попятился — и ходу.

Ребята через час проснулись как ни в чем не бывало.

В тот же день подналегли и завершили работу. Уморились. Заснула ребятня спозаранку.

Одна Настя Никитична у костра сидела. На месяц загляделась, Финиста вспомнила, а месяц вдруг возьми да раздвоись. Один — в небе, другой — на луг, возле Насти Никитичны сел. Чудо, но к чудесам она попривыкла уже.

— Звала? — спрашивает.